– Почему ты мне помогаешь?
Во мраке ночного леса его густо покрасневшее от смущения лицо кажется светло-фиолетовым – именно такой цвет приобретает открытый участок кожи между его бородой и волосами.
– Я объясню тебе позже. Сейчас важнее, чтобы ты успел убежать. – Он указывает в восточном направлении, где небо уже совсем по-ночному почернело. – Там короче. Ты окажешься у них в тылу прежде, чем они доберутся до леса.
Я киваю и, шатаясь, сгибаюсь в три погибели.
– А как же ты? – я вдруг осознаю, что он рискует быть обнаруженным здесь.
– Скажу, что вышел вечером чуть раньше, чтобы осмотреться. Все в порядке. Поэтому я тебя и нашел. Я примкну к ним и отправлюсь вместе с ними к хижине.
Кивнув, я крадучись направляюсь на восток.
– Погоди, – восклицаю я. – Что за хижина?
– Хижина в лесу, – объясняет он. – Где жила Ингрит.
– Кто такая Ингрит?
Кузнец недоверчиво смотрит на меня.
– Твоя мать!
Я смутно припоминаю, что у матери имелось имя, которым она представлялась монахам, когда навещала меня в монастыре. Для меня она всегда была просто Матерью. И вновь скрытый смысл его ответа открывается мне не сразу.
– Ты был знаком с моей матерью? – спрашиваю я у кузнеца.
– Был ли я с ней знаком? – Он медленно качает головой. – Конечно, был.
– Откуда?
Он потихоньку начинает раздражаться.
– Неужели она тебе ничего обо мне не рассказывала?
Я отрицательно мотаю головой. Вздохнув, он бросает взгляд через плечо.
– Я твой отец.
Факельщики начинают стучать палками по земле, шарить по кустам, ворошить снег. Я стою, как вкопанный. Его признание буквально парализовало меня. Он отворачивается и поспешно удаляется.
Выпучив глаза, я вижу, как он присоединяется к сельчанам. Мужчины собираются вокруг него. Кузнец объясняет им свое отсутствие и берет в руки зажженный факел. Бросив в мою сторону быстрый настороженный взгляд, он инструктирует собравшихся.
У меня тем временем появляется прекрасная возможность обойти линию облавы и удалиться через поле. Однако я этого не делаю. Я знаю, что в развалинах хижины спит Хроу.
А сельчане направляются именно туда.
Часть четвертая
Зима 866/867
27
– Держись!
Крик пронесся под сине-черным небом сквозь пелену дождя и пенных брызг. Вспышка молнии высветила два белоснежных гребня волны и на мгновение запечатлела море и корабль в застывшем пейзаже света и тени. Высоко над кормой поднимались массивные горы волн. Под самым носом корабля разверзлась бездна. Но молния погасла, и раздался могучий громовой раскат. Нас резко отбросило на днище драккара, но как только киль вновь полностью лег на водную поверхность, нас швырнуло обратно, к мокрому деревянному борту. Соленая вода обрушилась на нас, мы лихорадочно хватались за веревки и сундуки. Вокруг плавал разоренный стихией груз и весла, люди ревели и кричали. Я руками уцепился за борт, просунул голову между щитами и освободил желудок. Сильный порыв ветра подхватил брызги рвоты и швырнул их прямо мне в лицо. Рядом со мной забавлялся Уббе.
– Грех нам жаловаться на попутный ветер.
Круглое лицо с эльфийским пушком вместо бороды беспечно улыбалось. Волосы нещадно трепал ветер.
– Вычерпывайте воду! – Ивар Бескостный отдал приказ громоподобным голосом. Он возвышался над командой, его синий плащ развевался вокруг фигуры. Небольшая надстройка на корме поднималась над обнажившимися шпангоутами, отсюда предводителю было гораздо удобнее, чем воинам, лицезреть, какие новые испытания готовило море. Судно налетело на менее агрессивную волну, команда схватилась за ведра и шлемы и принялась вычерпывать воду. Постепенно от плещущейся на дне корабля лужи не осталось и следа.
– А ты ведь хотел услышать о пребывании моего отца во Фрисландии, – вспомнил вдруг Уббе.
Он был совершенно прав, ибо, когда утром корабль направился к Ирландскому морю, и мы при абсолютно ясной погоде покинули западное побережье Нормандии, когда весла были погружены в морскую плоть, а огромный четырехугольный парус расправился навстречу свежему восточному ветру, я спросил у Уббе, почему во время собрания в тронном зале Ивар Бескостный назвал его перед другими братьями Сыном Любовницы.
Большую часть нашего плавания Уббе сидел на скамейке передо мной и развлекал соседей остроумными комментариями и историями. Он оказался дружелюбным и покладистым, но мой вопрос заставил его резко обернуться. Взгляд его глаз цвета грязи посуровел.
– А ты и впрямь делаешь все для того, чтобы оправдать свое прозвище, Рольф Дерзец, – сказал он, после чего я долго держал язык за зубами. Явно оказалось задето его больное место. Я не понял, почему теперь Уббе сам вызвался ответить на мой вопрос, но в том состоянии, в каком я пребывал, у меня не хватало сил это выяснять.
– Вообще говоря, достаточно банальная история.
– Ты уверен, что эта история лучшая из тех, которые есть в твоем арсенале?
Рык, прервавший Уббе, вырвался из глотки Хальфдана Витсерка. Младший сын Лодброка стоял на носу корабля и хрипло взывал к мрачному небу, вцепившись в резную волчью голову. Безмятежную часть нашего морского похода он просидел с кружкой и небольшим бочонком меда, который опустошил сразу, как только небо затянуло темными тучами и начался ветер.
Теперь он обращался к Тору.
– И ты называешь себя богом грома? А ну-ка, послушай настоящий гром!
Пятьдесят человек экипажа сжали в кулаках молоты Тора, висевшие у них на шеях. Им было плевать на то, что один из предводителей бросает вызов богам. У рулевого весла стоял Ивар Бескостный и снисходительно качал головой, глядя на выходку младшего брата, так что они не могли открыто проявить непокорность.
– Когда у Рагнара Лодброка родилось двое сыновей – Ивар Бескостный и Сигурд Змееглазый – от супруги Аслауг, – принялся рассказывать Уббе с интонацией скальда, – он устал от семейной жизни и отправился в военный поход. Как всегда, отсутствовал в течение трех лет.
– Ну а ты, Ньёрд! – Хальфдан переключился с издевками на бога водной стихии. – Разве тебе не пора навести порядок в своем королевстве?
Буря отзывалась в наших ушах пронзительным свистом. Морская пена поднималась и хлестала через борта. Вся команда вымокла до нитки.
