– От тебя не было известий всю зиму. Когда мы встретились, ты оказался в компании грабителей и хотел захватить святые серебряные реликвии, а затем принялся расследовать обстоятельства гибели Рагнара Лодброка. Я не понимаю, чего ты добиваешься.
Альянсы, которые пришлось заключать мне и Ярвису, каждому в свое время, вбили клин между нами. Я не имел права упрекать его в недоверии и не мог объяснить ему свой выбор. Так что в итоге решил попытаться получить ответ на другой вопрос, над которым размышлял, сидя в колодце.
– Той ночью, когда в лесу сгорела хижина, – обратился я к Вальтеофу, – олдермен упомянул о вашем с ним договоре: он обещал тебе свою поддержку во время выборов нового аббата в монастыре Святого Кутберта.
– Я не просил больше того, что заслужил, – Вальтеоф извергнул инфантильный ответ вместе с плевком, приземлившимся на пол. – Сначала я принял участие в облаве на оборотня, а затем, когда остальные послушники ушли, мы с Сельвиным добровольно вызвались следить за монастырем. Мы подвергались большой опасности.
– А став аббатом, ты должен был отдать олдермену территории, которые его отец завещал монастырю перед смертью.
– Это абсурдное обвинение, – прошипел Вальтеоф, и ни у кого не осталось сомнений в справедливости моего вывода. Широкий рот, выглядывающий из-под черной повязки, исказился. Тощий монах словно сидел на муравейнике.
– Откуда ты знаешь скандинавский язык? – продолжал я свой допрос.
– Вальтеоф – дан по происхождению, – ответил вместо него Ярвис. – Отец оставил его в юном возрасте в одном из монастырей Восточной Англии.
– Если непременно нужно осветить мою биографию, – прервал его брат Вальтеоф, – я предпочитаю сделать это сам. Меня не оставляли, я сделал этот выбор после того, как узрел свет истины и посвятил себя Господу. Воспитание, которому я подвергся в Восточной Англии, подразумевало жесткое руководство и постоянное самобичевание. Спустя некоторое время аббат решил отправить меня на север, где, по его мнению, мне будет комфортнее.
Ярвис улыбнулся и приставил нож к горлу Вальтеофа.
– Как там писал твой восточноанглийский аббат брату Оффе? «В диких северных странах, возможно, меньше, чем мы, беспокоятся о благополучии попадающих в монастыри юношей, но я предоставляю решение этого вопроса на твое усмотрение, дорогой друг». Разве не так сформулировано в письме?
Вальтеоф был на грани истерики от злости и сексуальной фрустрации. Ему не посчастливилось оказаться в монастыре в Креке, где писец аббата Этельберта оберегал благополучие новичков столь же ревностно, как восточно-английский аббат. И я до сих пор благодарен за это брату Оффе.
– Я тоже защищал монастырских новичков, – продолжил Ярвис, – вплоть до зимнего дня, когда мы, услышав о вторжении скандинавов, забрали реликвии и взяли курс на Эофорвик.
– Сейчас город называется Йорвик, старик, – поправила его Ильва.
– Посмотрим, надолго ли, – ответил Ярвис.
– Да услышит тебя Господь Бог, – добавил Вальтеоф, подчеркнув своим замечанием множество противоречивых интересов, которые нас объединяли и разделяли. Саксы, скандинавы, христиане, язычники, друзья, враги – наша небольшая группа являлась миниатюрным отражением многотысячной толпы, что готовилась развязать кровопролитие на улицах города за пределами подвала-темницы.
46
– Куда теперь? – спросил Ярвис, освещенный хрупким светом зари, проникающим в епископский сад поверх стен Йорвика.
Сгорбившийся послушник стоял в окружении нас с Хастейном и Ильвой позади серой каменной церкви и думал. Несмотря на заверения Ярвиса, что Вальтеоф не сможет передвигаться при дневном свете из-за сильных болей в глазах, мы надежно заперли дверь, ведущую с лестницы к подвалу для пленников, и вход в длинный дом.
– К Бьёрну Железнобокому, – ответил я.
Приемный отец Хастейна по-прежнему казался мне лучшим союзником на протяжении нескончаемого процесса разоблачения убийцы и спасения города от разрушения.
– Было бы неплохо, – отозвался Хастейн, – если бы ты наконец открыл нам имя преступника. Я уверен, что Бьёрн тоже захочет его узнать.
– Видимо, у Рольфа есть серьезная причина держать эти сведения в тайне, – сказал Ярвис.
Честно признаться, я не был уверен, что мои друзья мне поверят. Я адресовал Ярвису благодарный взгляд – и за поддержку, и за то, что он признал изменения, произошедшие во мне. Наши противоречивые интересы вскоре разлучат нас, но в последний день нашей дружбы мы держались вместе в надежде, что это поможет нам выжить.
– Бьёрн Железнобокий находится в тронном зале? – спросила Ильва.
– Там находится его серебро, – ответил Хастейн.
У ворот, ведущих в епископство, больше не было охраны. Площадь перед церковью также пустовала. После бессонной ночи на земле остались черные выжженые круги от костров. На мгновение мы даже подумали, что город покинут. Но в следующий миг услышали крики с южного конца Педергэде. Защитники взгромоздились на стену. Они теснились по обе стороны от тронного зала и на двух угловых дозорных башнях.
– Подстрекают саксов к осаде, – пояснила Ильва.
– Они совсем рехнулись? – удивился Ярвис.
– Мы пропустили рассветную речь Ивара Бескостного, – сказал Хастейн. – Наверняка он сказал им что-то для пробуждения боевого духа.
Мы побежали вдоль временных укреплений, отделявших Педергэде. При свете дня они скорее напоминали небрежно сколоченные дощатые заборы высотой в человеческий рост. Возможно, они и пригодились бы для сооружения загона для свободно разгуливающих коров или овец, но едва ли могли сдержать неприятеля, несмотря на земляной вал, опоясывающий изгородь, с которого можно было наблюдать, что делается в загоне.
На открытом пространстве за воротами, где накануне в лихорадочной спешке снесли все постройки, в тени задней стены тронного зала, стоял отряд из пятидесяти тяжело вооруженных воинов. Назначение этого отряда и его дислокации было непонятно.
– Давайте отыщем Бьёрна и расспросим о стратегии, – предложил Хастейн.
– Делайте, что хотите, – возразила Ильва, – а я хочу посмотреть, что творится на поле.
Ивар Бескостный стоял со своими дружинниками на стене восточнее тронного зала. Мы побежали на запад, обогнув массивное и поросшее мхом здание, мимо пяти десятков воинов, к лестнице, ведущей на бруствер, где плечом к плечу стояли скандинавы. Нам приходилось расталкивать всех локтями, чтобы протиснуться вперед и посмотреть на войско саксов, развернувшееся на расстоянии полета стрелы от нашего города. Пехота и крестьяне сгрудились в серую массу под прикрытием щитовой стены. Поодаль всадники осаживали лошадей под огромным количеством знамен, из которых два самых больших были нам хорошо знакомы: белый крест на черном фоне и красный боевой топор на белом фоне. Элла и Осберт обратились за поддержкой ко всем тэнам и олдерменам Нортумбрии.
