Я понятия не имела, как искать потайной ход в крипту, но опасность, угрожавшая Пульчино, изрядно подстегнула мою сообразительность. С одной стороны комнаты пол был затоптан сильнее, и в белесой пыли виднелся пронзительно белый мазок. Перо чайки. Сердце у меня заколотилось. Я дико оглянулась, ища другие следы. Ничего! Придвинув фонарь, заставила себя более внимательно изучить паркетные доски. Кое-что все же удалось обнаружить. Перед одним из шкафов, забитым книгами, на полу светлели широкие затертые полукружья. Возле других ничего подобного не было. Такие следы могли остаться, если несколько раз повернуть шкаф вокруг своей оси. Мне доводилось слышать о подобных тайных ходах. Обычно они открывались рычагом…
Эта задачка была посложнее, чем ларец донны Ассунты! Я прощупала шкаф со всех сторон, каждый дюйм его поверхности, кожей чувствуя, как утекают минуты песчинка за песчинкой. Наш «разговор» с Пульчино состоялся больше часа назад. За это время с ним могло случиться что угодно!
От бессильной злости я пнула гладкий деревянный бок, но и это не помогло – шкаф не спешил выдавать свои секреты. Рядом висело зеркало, которое тоже отвлекало от поисков, заманивая в свою черную глубину. Свет фонаря дробился в стекле, распадаясь на цепочки желтых огней. Вдруг среди теплых огоньков зажглись две алых хищных точки. Я поспешно отвернулась. Дьявол бы побрал этого Скарпу! Почуял, значит, что я здесь!
Волшебное зеркало для пескатора было все равно что гостеприимно распахнутая дверь в мое сознание. Я бы накрыла его курткой, но меня крайне заинтересовала его рама. Вполне могло быть, что рычаг, отпирающий потайную дверь, был спрятан именно здесь, среди бронзовых завитков. Я внимательно их осмотрела. Не заметно, что к какому-то из них чаще прикасалась человеческая рука. Пришлось проверять все подряд. Пара алых огней в зеркальном омуте тем временем приближалась. В груди заскреблось недоброе предчувствие, мне послышался знакомый трескучий смешок и вдруг – крак! – одна из бронзовых веточек повернулась под моими пальцами. О, слава мадонне! Шкаф, дернувшись, медленно двинулся и встал поперек стены, открывая темный проход.
Я облегченно выдохнула, стянула какой-то платок из соседнего шкафа (попутно свалив на пол несколько безделушек) и поспешно набросила его на зеркало. Пусть там клацают зубами хоть все пескаторы в мире, но мне срочно нужно к Пульчино! За шкафом мне открылась тесная каменная труба, внутри которой спускалась во мрак узкая винтовая лестница. Оттуда тянуло затхлостью, холодом и молчаливой угрозой, словно из открытой могилы. Причем, судя по отчетливому запаху тлена, – могилы давно обжитой. Но прежде всего меня поразила мозаичная картина, спрятанная на задней стенке шкафа. Хоть я и спешила, не могла удержаться от искушения рассмотреть ее получше, и поднесла к ней фонарь.
Просто чудо, что сырость ей не повредила! На картине была она – святая Виадора, в каноническом изображении, какой ее обычно рисовали на стенах церквей. Статная фигура в лазоревом платье, слегка склоненная голова, большие выразительные глаза под ровными дугами бровей, тонкий длинноватый нос… Шапочка и отделка на платье мягко поблескивали (наши художники очень любили украшать картины золотой пыльцой). На строгом лице святой читалась сдержанная печаль и что-то вроде предупреждения. Мол, уверена ли ты, дорогая, что действительно хочешь спускаться туда?
– А что, у меня есть выбор? – с горечью спросила я. Фреска, разумеется, промолчала.
Раздумывать было некогда. Стащив с полки тяжелую книгу, я заклинила дверь, чтобы она не захлопнулась за моей спиной, и решительно шагнула вниз.
Глава 21
Для Алессандро ди Горо прошло два дня с тех пор, как его ранили на темном узком канале за Золотым дворцом. Он очнулся внезапно, словно вынырнув из душного забытья. Узнал собственную комнату, кровать с зеленым, наполовину задернутым пологом. Судя по мягкому желтоватому полумраку, был уже вечер или раннее утро. На комоде, подрагивая от сквозняка, тлела свеча. Алессандро осторожно приподнялся и сел.
Рана в боку его почти не беспокоила, про порез на руке и вовсе можно было забыть. Только голова гудела, как колокол, а во рту скопилась вязкая горечь. Поди, Фалетрус опоил его каким-нибудь зельем, чтобы проще было держать больного под присмотром! Алессандро сердито подумал, что надо было заставить доктора сначала самому пробовать каждое питье.
Его одежда лежала на привычных местах. Морщась от боли в боку, он натянул штаны, прислушиваясь к голосу своего «тюремщика», доносившемуся из коридора:
– А я говорю, вы не войдете!
– Но у нас срочное дело!
– Господин Маттео!
Послышался шорох, пыхтение и быстрый возмущенный шепот. Кто-то настойчиво пытался проникнуть внутрь. Алессандро поискал сапоги, не нашел, снова присел на кровать. Голову слегка повело с непривычки.
– Вы забыли, что приказал его светлость?! – взвился голос Фалетруса, очевидно, потерявшего терпение. – Ступайте отсюда! Придете завтра!
– Маттео! – крикнул Алессандро, решив, что пора прийти на помощь своему подчиненному. – Заходи.
Последовало еще одно короткое препирательство, возмущенное фырканье, и вот, наконец, перед глазами Алессандро возник его подручный… вместе с Бьянкой Санудо. Начальник стражи, растерявшись, поспешно застегнул ворот рубахи, бросив укоризненный взгляд на Маттео, который выглядел очень довольным. Это же надо додуматься – привести сюда даму!
Впрочем, как только Бьянка заговорила, стало ясно, что инициатором разговора была именно она.
– Мне жаль причинять вам беспокойство, синьор ди Горо, но вы должны знать! Во-первых, дон Соранцо умер. Об этом с самого утра судачит весь город.
Вот это новость! Алессандро разом выпрямился. А он валяется тут, как бревно, без всякой пользы! Ну, Фалетрус!
Длинная обиженная физиономия доктора маячила за спинами назойливых гостей. Всем своим видом он показывал, что изо всех сил старался предотвратить это безобразие и теперь не отвечает за последствия.
– Во-вторых, я нашла того, кто выдал вас в ту ночь убийцам дона Фальери, – продолжала Бьянка. – Это Инес.
Ее слова сопровождались сочувственным взглядом, что слегка озадачило Алессандро. С чего бы синьорите его жалеть? Потом до него дошел смысл сказанного, и изумление вытеснило все прочие чувства. Инес – предательница? Эта девчушка?!
– Есть доказательства? – только и смог выговорить он.
Бьянка презрительно хмыкнула:
– Да она сама мне призналась. Перепугалась до смерти после той ночи.
Лицо ее смягчилось, голос потеплел:
– Синьор, она не замышляла ничего дурного против вас… или против дона Арсаго. По ее словам, ей хотелось только спасти дона Энрике от женитьбы на «морской ведьме». Уж не знаю, что натворила Джулия, но Инес ее смертельно боится. Однажды в церкви она познакомилась с каким-то синьором, который резко отзывался о кьямати, говорил, что их дар не от Господа, а от дьявола. Сами понимаете, его слова упали на благодатную почву. Энрике тоже шутил иногда, что невеста вызывает у него некоторое опасение… особенно после того, как она лихо управилась с паурозо.
