Галере Ричарда нашлось место у причала, но большинству кораблей его флота пришлось бросить якоря на рейде и переправлять пассажиров на берег в лодках. Встречающих собралось много, при появлении красно-золотого флага со львом, они разразились приветственными криками. Ричарда такой восторженный прием обрадовал, поскольку он видел только улыбки на лицах и никаких следов недовольства его уступками при германском дворе. Едва сбежав по сходням, он оказался в кольце местной знати и клириков, расположившихся поближе к причалу и оттеснивших всех остальных на прилегающую улицу. Один юнец не выдержал и начал проталкиваться сквозь толпу, не обращая внимания на сердитые взгляды и проклятия тех, на чьи ноги он наступал. Протиснувшись мимо негодующего архидьякона, который попытался стукнуть его, но промахнулся, юноша пал на колени на грязную мостовую, внезапно испугавшись, что Ричард не узнает его.
Беспокоился он зря. За четыре года, пока его отец сражался в Святой земле, а затем сидел в плену в Германии, этот мальчик расстался со своим детством. Но стоило Ричарду пристально посмотреть на запрокинутое взволнованное лицо и копну медно-рыжих волос, чтобы все понять.
– Будь я проклят! – воскликнул он. – Ты повзрослел, Филипп.
Он поднял мальчишку на ноги, и они обнялись. Собравшиеся понятия не имели, с чего король так рад видеть этого нахального юнца, но все равно захлопали.
Было слишком шумно, чтобы расслышать слова, поэтому Филипп, привлекая внимание Ричарда, указал на группу на другой стороне улицы. Узнав Моргана и Гийома де Пре, Ричард направился к ним, сопровождаемый сыном, толпа расступилась, чтобы пропустить их. И только подойдя ближе, король увидел женщину, которую мужчины спасали от давки за своими спинами. Когда она бросилась ему в объятья, толпа снова одобрительно загудела.
– Анна настаивала на том, чтобы пойти с нами, – произнесла Джоанна, восстановив сбившееся дыхание, – но зная, какой хаос будет здесь, в гавани, я заставила ее остаться дома.
– А Беренгуэла?
Сестра покачала головой. Ее пояснения о причинах отсутствия Беренгарии утонули в новой волне приветственных криков. Обернувшись, они увидели, что на пристани появилась Алиенора.
– Пойдем, девочка, – сказал Ричард, и вместе с Морганом и Гийомом, расчищающими для нее дорогу, Джоанна поспешила к матери.
На секунду она приостановилась, чтобы бросить через плечо взгляд на Ричарда и Филиппа. Брат и племянник смотрели на нее, улыбались, и ее тронуло, что Ричард по-прежнему обнимает сына за плечи. Но было нечто, тяготившее ее. Ей показалось, что узнав про отсутствие его жены в Барфлере, Ричард на миг просветлел лицом.
* * *
Из Барфлера они отправились в Байе, затем в Кан. В каждом городе и деревушке на пути поприветствовать своего герцога собирались огромные толпы: нормандский титул Ричарда значил для них больше, чем английский.
Джоанна смогла несколько раз побеседовать с матерью: они делили одну опочивальню, ибо свита Ричарда была так велика, что жилых комнат не хватало даже в Канском королевском замке. Но с братом ей до сих пор не удалось перемолвиться словечком с глазу на глаз – король никогда не оставался в одиночестве.
Поэтому молодая женщина не удивилась, войдя в большой зал и застав Ричарда в окружении оживленной толпы слушателей. Она заметила, что брат с удовольствием рассказывает о Святой земле и злоключениях на пути домой, шутит о двух своих кораблекрушениях и попытке пробраться через вражескую территорию. Он даже согласился поведать о трех месяцах в плену у Леопольда, хотя и без подробностей. Но как только речь зашла про пережитое им в Германии, он замкнулся – только так Джоанна могла описать эту перемену. Напряженная поза и выражение лица подсказали ей, что Ричарду задают вопросы, на которые ему не хочется отвечать. Она подумала, что брат обрадуется возможности отвлечься, и в этот момент Ричард увидел ее и встал.
– Мы продолжим позже, – объявил он и протянул руку Джоанне, та с радостью приняла ее и вышла вслед за ним из зала. Оказавшись в своих покоях, Ричард послал Арна в кладовую за вином и развалился на скамье.
– Как это странно, ирланда. Сколько раз за прошедший год я жаждал общества, как пьяница жаждет вина. А сейчас… сейчас я мечтаю об одиночестве, спокойном времени наедине с самим собой – как будто у королей может быть такое.
Джоанна села рядом, согретая тем, что ее снова назвали «ирландой». Три старших брата любили ее, и им нравилось дразнить ее ласковыми «животными» прозвищами. Она была «чертенком» для Хэла, «котенком» для Джеффри, и «ласточкой» или «птичкой» для Ричарда, но всегда на lenga romana – языке родины их матери. Голоса Хэла и Джеффри уже давно замолчали, но Ричард снова вернулся в лоно семьи и королевства, и за это она будет вечно благодарна Всевышнему.
Она постаралась не разглядывать шрамы Арна, но когда парень вышел из комнаты, сказала:
– Морган рассказал мне, что произошло с Арном. Он держался очень храбро.
Ричард кивнул:
– Ему было всего четырнадцать. Не многие взрослые мужчины нашли бы в себе столько мужества.
Джоанна подождала, не скажет ли он что-то еще, и когда он промолчал, уважила его выбор и не стала задавать вопросов. Ей хотелось узнать про браки Эноры и Анны с сыновьями Леопольда, но Ричард уже давал понять, что не хочет говорить про заложников, и Джоанна знала, что он резко отказал Анне, когда та опрометчиво попросила его пересмотреть планы на ее замужество – как будто это было в его силах. Джоанна привыкла свободно высказывать брату свое мнение, и необходимость взвешивать каждое слово сбивала ее с толку.
– Матушка надеется, что Джонни явится в Эвре просить тебя о помиловании за предательство. Я очень любила Джонни, когда мы были детьми, чего не могу сказать о мужчине, каким он стал. Я не уверена, что он заслуживает прощения.
– Как и я, – признал он. – Помиловать его еще можно, а вот простить – вряд ли.
Джоанна внимательно посмотрела на него.
– Зачем вообще его миловать? Потому что матушка попросила?
– Какая причина может быть весомее, чем порадовать нашу матушку? – отозвался Ричард весело. – И я понимаю, почему она этого хочет. Пока я не произведу на свет собственного наследника, у нас есть только брат и племянник. Ни Джонни, ни Артур не внушают доверия, но матушка считает Джонни меньшим из зол. Да и я, пожалуй, тоже.
– Не могу с этим спорить. Артуру всего семь и он определенно станет марионеткой Филиппа. Но каждый раз вспоминая, что Джон – следующий в очереди претендентов на трон, ты должен чувствовать непреодолимое желание сделать Беренгарии ребенка.
Она намеренно завела разговор про жену Ричарда, но брат лишь улыбнулся, не клюнув на наживку.
– Есть и другая причина заключить мир с Джонни, – сказал он. – Так мы выведем его из-под тлетворного влияния Филиппа. Брат Саладина научил меня замечательной арабской пословице. Сарацины говорят, что лучше пусть верблюд стоит внутри шатра и гадит за полог, чем стоит снаружи и гадит внутрь. – Джоанна улыбнулась, и он игриво добавил: – Не жалеешь, что отказала ему, ирланда?
