– Я сама, не вставай! – тихонько бросила ей Кари.
Прошла в кухню, согрела бутылочку с молоком.
Когда малышка намочила подгузник, Кари помыла ее, присыпала присыпкой и укачивала, пока та опять не заснула.
Когда посреди ночи дочка кузины опять начала капризничать, Кари дала ей свою собственную грудь. И хотя молока там не было, малышка прижалась к ней своей маленькой головкой и быстро успокоилась. Кари никогда прежде такого не делала. Это немного притупило постоянно всплывающие в голове образы – с каким выражением на нее смотрел Бобби-Джо, когда она выстрелила ему прямо в лицо, Бобби-Джо, лежащего на полу вниз лицом – затылок разнесен вдребезги, затянутый чуть ли не до упора ремешок бейсболки на голове торчит далеко вбок, ноги по-прежнему дрыгаются.
Укачивая дитя, Кари разглядывала пятно на потолке, похожее очертаниями на Колумбию. Тот поэт был неправ, подумала она. Нет, ребенок – это не всего лишь «еще один маленький домик для смерти». No es solamente otra casita para la muerte.
Она прикрыла глаза. Надо было решительней настоять на том, чтобы отправиться под воду вместе с Антонио! Дура безвольная, так и не сумела вправить ему мозги… Не сумела продраться через весь этот тупой мачизм и твердо заявить: «Идем вместе, и точка!» И в итоге он в одиночку оказался в той боевой обстановке, в которой она ориентируется куда лучше его. Он морпех, видите ли! Ему видней!
* * *
Юный боец Кари, двенадцати лет от роду, на политзанятиях только скучала – толку от них было, по ее мнению, не больше, чем от воскресной школы, – но вот военное дело схватывала на лету. В РВСК ею были очень довольны.
К раненым Кари относилась не просто как к выбывшим из строя боевым единицам и быстро научилась оказывать первую помощь. Одна рука ее успокаивающе ложилась на лицо раненого бойца, пока другой она ловко затягивала повязку.
С оружием и снаряжением Кари тоже очень скоро освоилась и все содержала в образцовом порядке. Ее основным занятием – а зачастую и в наказание за какие-либо проступки – была работа на полевой кухне. Двадцатигаллонные котлы с estofado de carne
[52], когда удавалось разжиться мясом, булькающие над костром на наскоро расчищенном клочке голой земли; накрытые камуфляжной сеткой металлические разборные бараки, где какой-то ирландец учил их, как сделать минометную мину из пустого газового баллона, как привязывать проволоку к ручной гранате, чтобы превратить ее в мину-ловушку, как обезвредить неразорвавшийся боеприпас…
Похищение людей и вымогательство считались вполне обычным делом – во многом за счет этого партизаны и поддерживали свое существование. В числе всего прочего на Кари возложили обязанность присматривать за одним профессором, похищенным боевиками РВСК. Это был натуралист, учитель и отчасти политик – преклонных лет мужчина со слабым здоровьем из одной зажиточной семьи в Боготе. Она опекала его целых три года. Охранники из РВСК относились к старику довольно благосклонно – пока его родственники продолжали исправно платить оговоренную мзду. Отдавали ему книги из разграбленных усадеб «угнетателей», и когда его старые глаза уставали, он убирал сложенные очки в нагрудный карман, а Кари читала ему вслух. Книги, которые ему доставались, не имели отношения к политике, как считали его похитители, – поэзия, садоводство, природоведение… Один из командиров РВСК придумал старику подходящее занятие – заставил объяснять юным курсантам теорию Дарвина, которая, по его мнению, полностью соответствовала идеям коммунизма.
Лагерь РВСК представлял собой курьезное сочетание старого и нового. Подчиняясь приказам, Кари послушно варила похлебку из крыс в качестве профилактического средства от коклюша, и при этом у команданте имелся персональный компьютер-лэптоп.
Одной из обязанностей Кари было регулярно подзаряжать питающие этот компьютер батареи. Тяжеленный автомобильный аккумулятор требовалось либо везти на детской четырехколесной тележке, либо просто тащить на руках к ближайшему источнику тока. Если место, в котором имелась подходящая электрическая розетка, находилось неподалеку и считалось достаточно безопасным, командиры разрешали старому натуралисту сопровождать Кари в таких походах.
Однажды теплым весенним деньком двенадцатилетняя Кари и заложник-профессор шагали по пыльному проселку. На склонах кюветов по бокам от дороги уже вовсю цвели цветы, над которыми хлопотливо жужжали пчелы. Девочка и старик направлялись в расположенный неподалеку медпункт – забрать инсулин, присланный пленнику родственниками, а также очередной денежный взнос для РВСК. По дороге пришлось миновать сожженную деревушку – место недавней резни. Часть обитателей ее оказались сторонниками «парамилитарес». Кари с профессором не стали заглядывать в убогие лачуги – и так знали, что там увидят. С соседней крыши, царапая когтями по коньку и шумно хлопая крыльями, тяжко взмыл гриф. Обитатели одного из домов явно пытались вытащить свои уцелевшие пожитки во двор. В кустах валялась москитная сетка. Старый натуралист ненадолго задержал на ней взгляд, перевел его на цветы, растущие вдоль дороги, после чего вытащил сетку из кустов и аккуратно сложил.
– Думаю, мы можем это взять, как считаешь? – вопросительно обратился он к Кари. Когда профессор устал, сетку понесла она.
Днем, после того как Кари сделала ему укол, старику пришлось опять отправляться в импровизированный класс и преподавать юным бойцам очередные постулаты дарвиновской теории эволюции – подкорректированные так, чтобы коммунизм выглядел логичным завершением естественного отбора. Надзиратель, устроившийся в задних рядах, внимательно следил, чтобы старик не ляпнул лишнего и не высказал своего истинного мнения по данному вопросу.
После этой лекции оба были свободны до вечера, когда Кари предстояло готовить на весь отряд ужин, по случаю Великого поста – с капибарой. Идеологам РВСК пришлось пойти на некоторые уступки верующим, а капибара не считалась мясом – с тех самых пор, как Ватикан приравнял этого грызуна к рыбе.
– Хочу тебе кое-что показать, – сказал профессор. – Давай разрежем эту москитную сетку надвое – потом приделаем к шляпам, чтобы вниз свисало. Вот так. А теперь пошли.
Старик долго пробирался через лес на задах хижины, в которую его поместили.
На склоне холма возле ручья скрывался природный пчелиный улей – старый пустотелый пень, примерно наполовину заполненный сотами. Кари с профессором обвязали головы поверх шляп сеткой, застегнули рукава. Тряпками подвязали обшлага брюк.
– Если пчелы слишком уж сильно разозлятся, можем прийти в следующий раз, попробуем их выкурить, – шепнул профессор. Одним из хобби старика было любительское пчеловодство – пока похищение не поставило крест на всей его предыдущей жизни.
Пчелы трудились без передышки. Кари и ее учитель стояли достаточно близко от пня, но носом туда не лезли.
– С возрастом их обязанности меняются, – объяснил профессор. – Это все самки, рабочие. Начинают они с того, что чистят соту, в которой вылупились. Дальше им доверяется чистка и поддержание в порядке всего улья, потом – прием нектара и пыльцы от пчел, которые летают на цветы. И только после этого они уже сами вылетают за пределы улья за продовольствием, до конца своей жизни, пока окончательно не вымотаются. Некоторые из этих пчел-фуражиров – полные новички. Занятие для них новое, незнакомое – смотри, некоторые просто кружат перед входом, запоминают его, чтобы потом найти опять. Видишь вон ту приступочку перед входом, куда садятся груженные нектаром пчелы? Это и есть пчелы-фуражиры, вернувшиеся после облета окрестных полей. Видишь, как пчелы-приемщицы ласково их поглаживают? Если пчела-новичок принесет даже совсем немного нектара или совсем немного пыльцы, ее все равно встречают как героя. Как думаешь почему?
