В ее последний день в качестве бойца РВСК, на рассвете, подразделение Кари получило приказ атаковать деревню, которая поддерживала врага – ультраправых. Это было в то время, когда обе стороны регулярно вырезали целые деревни, хотя в новостях по радио подобные акции тактично называли «зачистками», словно не понимая истинной сути этого слова.
Одна из сторон регулярно захватывала какую-нибудь деревню, насаждая там собственную власть. Тогда другая сторона сразу же уничтожала ее вместе со всеми обитателями – за пособничество врагу. Целью запланированного рейда было поквитаться за резню, устроенную ультраправыми в одной деревушке, симпатизирующей партизанам. «Парамилитарес» перебили там всех до единого: партизан, жителей, их детей, даже домашних животных…
Таким же образом на второй год военной службы Кари ультраправые вырезали всю ее семью. Узнала она об этом только через полгода, и когда услышала про это, две недели не могла ни с кем разговаривать.
Поставленной задачей было проделать то же самое с противником – уничтожить «парамилитарес» и всех жителей деревни, давшей им приют. Перебить всех без исключения и спалить дотла их жилища. На выходе из леса отряд обстреляли. Кари чуть отстала – одного из бойцов ранило в грудь навылет. Она плотно замотала рану обычным пончо и крепко прижимала его к окровавленной груди мальчишки, пока не появился кто-то из медиков. Из леса в нее дважды стреляли. Прижавшись к земле возле раненого, она несколько раз выстрелила в ответ прямо поверх его неподвижного тела. Отползла с открытой грунтовки, двинулась параллельно дороге, укрываясь за деревьями.
Когда Кари приблизилась к деревне, та была уже взята. Бойцы РВСК подорвали здание школы, и в струнах разбитого пианино с подвыванием гулял ветер, разносящий по пыльной дороге белые листки с закорючками нот.
Многие дома уже полыхали, на улицах валялись трупы. Она ни разу не открыла огонь. Решила для себя, что в гражданских стрелять не будет. Вдруг – какое-то движение под домом у дороги. Кари вскинула автомат. Это был не вражеский боец – это был ребенок, забившийся глубоко под дом. Она даже не поняла, мальчик это или девочка – видела только чумазую мордашку и всклокоченные волосенки.
Повела себя так, будто этого ребенка и видеть не видела. Но и не хотелось, чтобы кто-то это заметил. Кари остановилась, нагнулась и сделала вид, будто подтягивает шнурки на ботинках.
«Быстро в лес!» – бросила она ребенку, не поворачивая головы к дому.
Когда выпрямилась и двинулась дальше, за спиной у нее на дороге показалась фигура команданте – когда дело доходило до огневого контакта, он всегда предпочитал держаться в последних рядах. Ей очень не хотелось оказаться с ним один на один. Когда никого не было поблизости, команданте всегда пытался засунуть ей палец в задний проход, подкравшись сзади и запустив руку ей в штаны. Нужно отдать ему должное: он не отдавал ей официального приказа стоять смирно и молчать – это относилось к чисто внеслужебным отношениям.
Ей всегда приходилось просить его прекратить. Она постоянно молила Бога, чтобы тот его остановил. Это был неизменный пункт в ее вечерних молитвах. Но он так и не прекращал.
Кари прибавила шагу, чтобы он ее не догнал, но вдруг услышала у себя за спиной хлопок. Присев на корточки, команданте выстрелил под дом, где прятался ребенок. Она бросилась к нему, выкликая: «Es niño, es niño!» Поле зрения словно сузилось – по краям все размылось, четко видно только то, что строго по центру. Она будто неслась сквозь какой-то окутанный туманом тоннель, в центре которого маячила отчетливая фигура команданте.
А тот между тем бросил в дом фосфорную гранату, и над крышей взметнулось пламя. Опять присел на корточки во дворе, целясь под дом из пистолета. Кари бежала изо всех сил. Лицо ее онемело, будто маска. Выстрел. Команданте еще больше пригнулся, прицеливаясь, длинный палец поудобней устроился на спусковом крючке. В этот момент Кари резко остановилась, вскинула автомат и выстрелила ему в затылок.
Она чувствовала странное спокойствие. Клубы дыма уже затягивало под дом, и Кари увидела, как ребенок вылезает с противоположной стороны и опрометью бежит в лес. У самого края лесных зарослей он обернулся через плечо. Ребенок был действительно очень грязный. Среди деревьев она заметила какие-то лица. Чья-то рука нетерпеливо подзывала крошечную фигурку к себе.
Команданте оказался слишком тяжелым, чтобы затащить его в огонь. В любую секунду мог появиться еще кто-то из бойцов и увидеть, как он лежит здесь, застреленный в затылок. Смертный приговор. Кари бросилась к трупу команданте. Одно из стекол его круглых очочков вылетело, в другом отражалось солнце. Поглядев на амуницию, которой он был увешан со всех сторон, можно было подумать, что команданте один готов одолеть целую армию. В числе прочего на хитроумном ремне со множеством отсеков и сумочек у него висела осколочная граната. Кари сдернула ее у него с пояса. Ухватила его за руку, подсунула ему под голову. Туда же затолкала и гранату. Выдернула чеку, отпустила рычаг и бросилась бежать без оглядки. Нырнула в кювет у дороги, широко открыв рот, как учили. Когда грохнул взрыв, вскарабкалась по откосу и побежала дальше. Все бежала и бежала. Смерть команданте вычеркнула один пункт из ее вечерних молитв.
В тот же день она отыскала своего рыжеволосого возлюбленного, и они бежали вместе.
Целый год прожили в деревушке под названием Фуэнте де Бендисьон
[53] – он работал на лесопилке, она сражалась с кастрюлями на кухне местного пансиона. Собирались пожениться. В ту пору ей как раз исполнилось шестнадцать.
В то время нельзя было дезертировать из РВСК и остаться в живых. Под конец года sicarios
[54] разыскали их и расстреляли парня прямо на улице, вместе с его шаферами, когда те в раздолбанном прокатном автомобиле ехали в церковь, где их дожидалась Кари с букетиком жасмина в руках.
Когда убийцы добрались и туда, церковь уже была пуста. В деревенском медпункте Кари наскоро перевязали изрезанные стеклами руки, и она сразу же выбежала оттуда через заднюю дверь.
Они долго поджидали ее в похоронном бюро. Она там так и не появилась. Тогда они подошли к гробу, несколько раз выстрелили в мертвого жениха Кари, сфотографировали раны и удалились – когда они его убивали, то не озаботились должным образом обезобразить его лицо.
Через неделю Кари стояла перед дверью огромного дома в Боготе. Вышедший на стук слуга отправил ее к черному ходу. После пятнадцати минут ожидания на крыльцо вышел старый натуралист в своих любимых подтяжках. Узнал он ее не сразу – грязную, в посеревших бинтах и запятнанных кровью свадебных туфельках.
– Поможете мне? – спросила она.
– Да, помогу. – Он сразу же кивнул, выключая свет над крыльцом. – Заходи.
За все то время, что она присматривала за ним, как за пленником, старик ни разу ее не обнял. А теперь обнял, прижал к себе. Пропитавшиеся кровью бинты оставили пятна у него на рубашке, когда Кари обняла его в ответ.
