С трудом пробираясь сквозь напластования мусора, словно оставшиеся после какой-то глобальной катастрофы, Кари подумала: насколько это все-таки похоже на ее собственную жизнь. Ну, или почти похоже, поскольку человеческих останков среди обломков вроде не наблюдалось.
Птица висела на суку вниз головой футах в пяти от земли – на рыболовном поводке
[88] из сверхпрочной фторуглеродной лески, туго стягивающей ей лапы. Медленно вращалась в воздухе, слабо прихлопывая одним крылом и судорожно сжимая когти. Крючковатый клюв был широко разинут, из бледно-лиловой пасти торчал острый черный язычок. Болтающаяся рядом с птицей рыбина напоминала вяленую – глаза запали, чешуя потускнела. Провисела она тут как минимум пару дней – встав рядом, Кари сразу поняла это по запаху.
Придвинулась как можно ближе – так, чтобы птица не сумела достать ее клювом. Ногой нагребла под нее горку листьев и тонких веточек, сверху положила пляжное полотенце.
Протянула руку, поддела леску, намотала ее на два пальца, а другой рукой попробовала перекусить шнур плоскогубцами – изнутри на губках у них были острые кромки, позволяющее использовать инструмент в качестве кусачек. Но прочный нейлоновый поводок лишь заламывался и сминался между ними, разрезать его кусачками никак не удавалось. Тогда Кари выдернула из кармана свой любимый складной нож, одним движением большого пальца, не глядя, выщелкнула клинок. Нож был очень острый.
Зазубренная сторона лезвия успешно перепилила поводок, и птица, хотя и всего фунта в три весом, тяжело повисла на обмотанных вокруг лески пальцах. Леска пульсирующе подергивалась – птица по-прежнему пыталась взмахивать одним крылом и сучить лапами, но Кари ловко опустила ее на полотенце и быстро замотала в него, стараясь на затягивать слишком туго. Острые когти судорожно впились в толстую махровую ткань.
Укладывая птицу в термоящик с предварительно распахнутой крышкой, Кари услышала негодующий сдавленный писк. Поставив его на голову, чтобы хорошо видеть дорогу, она продралась сквозь густой кустарник и сквозь россыпи мусора двинулась обратно к берегу. Там уже можно было опустить его и просто толкать перед собой по воде.
Обеспокоенный ее появлением скат-хвостокол, прятавшийся на дне, взмыл с песка и ударился в бегство, взмахивая своими подводными крыльями. Мимо проплыла стая дельфинов – Кари было хорошо слышно, как они отдуваются, перекрывая крики с катера. Хульета была уже в воде и быстрыми саженками плыла ей навстречу. Какой-то немецкий турист, завидев прыгнувшую за борт даму, поспешно стянул штаны и в одних белых трусах прыгнул следом. Благородный порыв себя оправдал – росту он был изрядного, поэтому легко поднял громоздкий ящик на высокий планширь катера.
Под всеобщие аплодисменты они водрузили контейнер с птицей на столик бара.
Доктор Бланко внимательно наблюдала за ними. Кари тоже посмотрела на нее.
– Ну, и что теперь будешь делать, Кари? Предположим, меня здесь нет. – С этими словами доктор Бланко легонько пихнула своего мужа локтем.
– Явное обезвоживание, доктор, – отозвалась Кари. – Первым делом надо восстановить водный баланс. Потом сделаю иммобилизацию крыла и прослежу за тем, чтобы птица находилась в тепле и темноте, пока мы не вернемся на станцию.
– Тогда приступай, – сказала доктор Бланко, усаживаясь поблизости, чтобы все хорошо видеть.
Прямо через полотенце Кари крепко зафиксировала скопу, удерживая ей лапы другой рукой, и они с Хульетой широким бинтом надежно перевязали сломанное крыло, чтобы иммобилизовать его стандартной «восьмеркой», с которой были хорошо знакомы. Когда катер направился к югу, Кари сделала птице интубацию, воспользовавшись толстой коктейльной соломинкой из бара, предварительно смазанной жиром, – отыскала гортанное отверстие пищевода и ловко вставила туда соломинку.
– А ей не больно? – поинтересовался кто-то из пассажиров.
Отвечать Кари не стала. Надев позаимствованные у кого-то очки и набрав в рот воды, начала осторожно выдувать ее через соломинку, чувствуя на лице отдающее рыбой дыхание птицы и глядя ей прямо в огромный черный глаз, обрамленный кольцом желтой радужки.
Потом скопу осторожно уложили в ту же переноску, из которой недавно вылетела отпущенная на свободу кваква, и прикрыли дверцу кухонным полотенцем.
– А чего с ней так цацкаться, как с каким-нибудь щеночком? – спросил кто-то из пассажиров. – В смысле, они ведь и сами других убивают!
– А что это вы сейчас едите – не куриное крылышко? – поинтересовалась доктор Бланко и отправилась разыскивать Кари, которая уже вытирала стол в баре, что-то односложно отвечая доброхоту из Германии, выражавшему горячее желание помочь ей и в этом деле, и вообще во всем, в чем может оказаться ей полезен.
– Кари, загляни ко мне в понедельник. Думаю, это тебе будет интересно, – сказала ей доктор Бланко. – Мой муж говорит, что все равно платит целой куче адвокатов, а получает только «посмотрим, что тут можно сделать» – так у них принято выражаться. Так вот, давай-ка посмотрим, что тут можно сделать с твоими документами на пребывание в стране. Он считает, что для доказательства «обоснованных опасений» по статусу временной защиты им понадобятся фотоснимки твоих рук.
Когда Кари поняла, что на нее направлен объектив телекамеры, то сразу отвернулась, а давать интервью категорически отказалась.
* * *
Включив телевизор, Ганс-Петер сразу узнал ее покрытые шрамами руки. И зачем ей сразу две? Небольшая асимметрия будет куда пикантней. Схватил блокнот, стал быстро набрасывать эскиз.
Глава 25
Гаитянский сухогруз «Джези Леви» стоял у пирса в четырех милях от устья Майами-ривер. Вахтенному на мостике была хорошо видна перекинутая над рекой железнодорожная эстакада, неоновые огни которой радугой переливались на темной воде. Устроился он с удобством: под рукой – стопка порнографических журнальчиков, рядом – короткий, но тем не менее дозволенный законом дробовичок. Ровно восемнадцать и одна десятая дюйма от дула до казенного среза, специально мерили
[89]. Вокруг шеи у него была повязана оранжевая косынка. К любому делу он всегда подходил основательно и дотошно, не упуская мелочей, и поэтому в рамках подготовки к предстоящей операции съел за обедом целых два больших авокадо.
Флако, подручный Ганса-Петера, сидел рядом, вооруженный винтовкой «АР-15» и пистолетом, заткнутым за пояс.
Вечерело, по реке в обе стороны медленно продвигались белые, красные и зеленые огни судов и лодок.
Откуда-то из ресторана ниже по течению до Флако долетали еле слышные музыкальные ритмы. Играли «Пошалим?»
[90] Ники Джема – все пляшут небось сейчас, задрыги, сиськи телок прыгают в глубоких вырезах, шлепаются одна о другую… То же самое звучало тогда в клубе «Чика», когда он выплясывал с той девчонкой с наколотой на титьке птичкой, а потом они завалились к нему в машину, занюхали кокса, обжимались, сосались, как умалишенные, а потом… Эх! Закатиться бы сейчас в какую-нибудь ресторацию у воды с такой вот горячей штучкой, а не просиживать штаны вместе с этим мудаком-вахтенным, который пердит на всю округу каждые несколько минут!
