Захлебывался, когда приглаживал ей волосы, сгибался пополам от хрипов и обнимал через одеяло. Уже не ту, не ее – та вернулась в свой мир, он надеялся.
Кей не знал, каким образом сможет выкопать могилу – как, чем, где возьмет на это сил. И потому умывался ледяным дождем, который касался разодранного надвое сердца. Молнии стали его адовым пламенем, грохот грозы ватой, заложившей истеричный и теперь вечный визг сознания.
Больше он никогда – и никакой алкоголь этому не поможет – не сможет спать по ночам.
Часть вторая
Глава 5
(Michael Logozar – Flying)
Село Катлан. Терран.
Веста.
Нежное утро.
Солнечный луч, пригревшийся на щеке; веселый птичий гомон за окном.
– Отдай! Он не твой! – звонкий возмущенный крик Кроша за дверью и возня по полу – опять не поделили отцовскую поделку с Атоном.
– Ты еще наиграешься!
– Он мне выстругал…
Отец точил косу о черный точильный камень во дворе – размеренное вжих, вжих, вжих. И запах сладких овсяных блинчиков.
«Кажется, я целую вечность их не ела».
Как хорошо, как спокойно. Я открыла глаза с улыбкой – самое лучшее пробуждение в мире. И, вроде бы, ничего необычного. Все, как всегда: моя плетеная картина на стене (я сделала ее в шестнадцать, когда напросилась к плетчице Ктанке в ученицы), изогнутый лук – подарок отца в прошлом году, – тканый бабушкин гобелен «заря», оставшийся нам – детям – по наследству. Я быстро «выторговала» его за удочку у Атона себе.
– Завтракать!
Мамин голос моментально прекратил и мои размышления, и возню за дверью, и «вжих» косы.
– Погода меняется, нужно бы успеть дровницу накрыть…
Мой отец светловолосый, рано поседевший, с бородой. Я видела его много раз, но этим утром почему-то рассматривала удивленно и отстраненно, будто «сбоку». Как и маму – молодую еще, на мой взгляд, и самую красивую женщину. С узким добрым лицом, небольшим носом, улыбчивым ртом.
– Ты чего не ешь?
Отец жевал и думал одновременно – он был погружен в список забот на сегодня. А я в себя – никак не могла разобраться, откуда взялась эта самая моя «отстраненность». И почему все происходящее ощущается мной, как нечто забытое. Или очень давно не случавшееся.
«Но ведь только вчера было?»
Светлый и вихрастый Крош привычно выгрызал мякиш из буханки, корки оставлял у тарелки. Как и гору крошек – за то и прозвали. Атон – вытянувшийся, деланно-серьезный, мол «я уже взрослый» (а на деле лишь конопатый мальчишка), уплетал блины сосредоточенно, как отец.
– Я ем…
Но я не ела. Старалась. Помнила все: вкус, запахи, лица, звуки, стены избы вокруг – и отчего-то тревожилась. От неясного.
– Снилось, что ли, плохое?
Батя всегда смотрел в корень.
И ведь точно. Тяжелый сон, так долго не отпускающий. О чем только? И вроде бы нужно вспомнить, только не хочется – и так походил на бесконечность. Хорошо, что проснулась.
– Отойдет, – улыбнулась мать, – кошмары – они такие. Долго еще тень кружит. Но на солнце выйдешь, и разом отпустит.
Она всегда права.
Я выдохнула с облегчением и потянулась за вареньем.
После уборка дома; мужики занимались делами во дворе. Мама возилась с посудой, я мела полы, терла скатерть, рассматривала убранство и тщетно пыталась ухватить за хвост неосязаемое тревожное чувство. Солнечный день на дворе, утро, все хорошо… Ведь так?
В какой-то момент мать заметила неладное – глянула мне на лицо и застыла с тряпкой в руках.
– Вестушка, ты чего? Случилось что?
А я не знала, что ответить. Но бросила свое занятие, подсела к ней на узкую лавку, вздохнула. Попросила неуклюже – вроде как негоже взрослой девице-то…
– Мам, обними, а?
Она моментально забыла про тарелки – накрыла своей рукой поверх плеч, притянула, покачала.
– Все ведь хорошо, да?
Я сама не знала, о чем именно спрашивала.
– Конечно, – а она заглядывала мне в лицо, беспокоилась. – Это сон твой, что ли? Не беда, ведь недавно только Акинья предсказывала – спокойно все. И дома хорошо, без ссор.
Помолчали. А тень из ниоткуда все кружила.
– Ты, может, это… из-за него?
– Из-за кого?
– Из-за Гриньки.
Гриньки… Я очень давно про него не вспоминала. Вообще забыла, что он существует на свете. А осознав тот факт, что забыла, очень удивилась.
– Не вздумай горевать, – мать толковала мое молчание по-своему, – придет он еще, заметит тебя. Посватается…
– Не посватается.
Я ответила ровно и спокойно, без эмоций, просто знала – не посватается.
– Ты так говоришь, будто наперед знаешь…
– Знаю. Он сегодня зайдет к родителям Эльны…
– Эльны?
И в этот момент случилось: голубые глаза матери – удивленные и разочарованные решением идиоты-Гриньки, опущенные уголки ее губ, – а меня будто током ударило. Тень вцепилась мне в мозг всеми когтями, и будто холодный душ по телу – я вспомнила. Все вспомнила! Не только, что Гринька не придет, но и свой побег в лес после, сердечное горе, беспокойный сон на хвое, а после горящие избы. И тела обожженные…
– Черная Края… – и едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.
«Тихо-тихо, Веста, – уговаривала саму себя. – Молчи, думай, дыши…»
– Ты чего, Вестушка? Бледная такая стала, как призрака узрела…
– Мне… на воздух… надо…
– Конечно.
С лавки я поднялась резко и едва не упала – шатнуло в сторону. А в голове мертвая бабка Варви, сидящая на лавке, переход на Уровни, Фредерик (что б ему пусто было) и… Кей. Кей… Совсем поплохело.
За дверь я вывалилась, ощущая, что сейчас, наверное, грохнусь в обморок, но до этого блевану.
Она сама не знала, что именно для меня сделала – мама. Существовала вероятность, что в этот день память все же вернулась бы ко мне (зацепилась бы за некую мелкую деталь, и бам!), но разговор про Гриня сэкономил время. Очень много времени.
«А что, если бы я вспомнила только к обеду? Или вечером?» Не приведи Создатель…
А шквал эмоций такой, что не передать. В голове суета и суматоха, как при взрыве в супермаркете. Мысли бегали, давили друг друга, советовали, с чего начать, орали, что надо срочно думать. «Думать, слышишь?»
А в сердце Кей, который остался в другом мире и которого я больше, наверное, никогда не увижу…
