Потом я стоял в зале и держал руки на ширине плеч, пока портной ловко снимал мерки. Светлана Николаевна собиралась заказать мне парадную фурму, чтобы я блистал на балах. А лучше два комплекта. Я лишь с терпением переносил эти мучения. Портной действовал очень осторожно, после того как у меня несколько раз появлялись болезненные гримасы, когда он касался торса. Светлана Николаевна щебетала, описывая, куда мы направимся через три дня. Это будет первый вечер, где я, по её мнению, произведу фурор. Дождавшись, когда портной закончит обсуждение, какой материал лучше использовать, и уйдёт, я поправил рубаху – на мне были свободная рубаха и брюки – и сообщил:
– Извините, мама, но, к сожалению, вынужден вас расстроить.
Давно пора было начать этот разговор.
– Что случилось, Игорь? – явно насторожилась та.
– Завтра я покидаю Москву, и до конца излечения буду отсутствовать. Вернусь, пройду медицинскую комиссию. У меня планы, которые я подготовил к исполнению, потратив, надо сказать, немалые средства, а также обязательства, которые я бы хотел выполнить.
– Так, – сказала Светлана Николаевна, которую я так и не смог признать мамой, для меня она всё же осталась чужим человеком, несмотря на все мои усилия. Вот с сёстрами и братом таких проблем не было, однако родители Игоря, хоть и были мне близки, но всё же родными я их не чувствовал, да и общение на вы, принятое в этой семье, также не способствовало сближению. – Куда ты собрался? В столицу или в своё поместье? Решил бросить родную мать? Я ведь пообещала таким людям, им отказать никак нельзя!
– Прошу прощения, матушка, вы давали обещания, не интересуясь моим мнением, – посмотрел я ей в глаза. – Давно хотел сказать об этом, но мне действительно нужно уехать. Причём по важному делу. Этим и объясняйте, почему я отбыл. Я не буду лгать, не буду увиливать или скрывать: я собрал отряд казаков и ухожу к германцам в тыл, партизанить на две недели. Тылы свои они практически не охраняют, огромное поле деятельности для пластунов, коих я в отряд набрал немало. Я потратил огромные деньги, чтобы снарядить эту группу, и не собираюсь их терять. Когда мы через неделю отбудем, вы сможете сообщить об этом. Думаю, за подобное решение видные люди Москвы простят и вас, и меня. Всё же патриотизм и долг перед Отечеством всё ещё в крови у людей.
Та бледнела, краснела, даже слезу пустила, что явно было не в её манере, но отговорить меня не смогла, я твёрдо стоял на своём. И когда вечером прибыл Михаил Антонович со службы, подключила его, и всё равно не смогли меня уговорить. Он хоть и встал на сторону жены, но и за меня болел. А чуть позже заглянул и поинтересовался, не нужна ли какая помощь. В принципе, всё уже было в Клайпеде – казаки, снаряжение; при мне только Егор и ещё двое для охраны, дядька-наставник уже в Клайпеде, он у меня зам, командует пятью десятками казаков: с сорока заказанными мною, опытными, повоевавшими, но к службе негодными по возрасту или по ранениям, прибыли их дети или внуки, от четырнадцати до шестнадцати лет, которые тоже примут участие в рейде, но как добровольцы. Они на самообеспечении, я снаряжал только тех, кого вызвал. Рассчитывали на трофеи, видимо. К тому же деды и родители хотели провести их через схватки и сражения, а так как в казачьей среде я пользовался репутацией удачливого командира, старался без потерь проводить все операции, а в рискованных случаях я просто отменял операцию, то рискнули новиков, молодёжь, с собой взять для получения боевого опыта.
Подумав, я попросил Михаила Антоновича организовать четыре билета до Клайпеды через два дня. Сам я попутными эшелонами планировал добираться, как войсковыми, так и грузовыми, всё равно без пересадок не получится. И вот отец достал билеты, пусть и с пересадкой, но в купе и на пассажирских поездах. Как он это сделал при нынешней загруженности дорог, когда билеты за месяц раскупались, не знаю, видимо нажал на какие-то рычаги, но тем не менее. Целое купе в каждом из двух поездов будет наше.
Дальше готовили отъезд. Это тоже не самое простое дело, Светлана Николаевна, видимо, решила взять меня измором, что изрядно раздражало, но у неё ничего не вышло, я был как скала. Что плохо, сестрички и братец узнали о моём отъезде, да ещё куда, и братишка возжелал отправиться со мной. Он твёрдо стоял на своём, несмотря на мой категоричный отказ. Уговорить, конечно, не смог, но плохо, что информация о том, куда я собрался, стала стремительно расходиться по Москве. Это очень хреново, секретность в семье на нуле, и германцы, если дойдёт до них эта информация, будут нас ждать. А я ведь просил никому не говорить. Матушка организовала приём, вроде как для проводов меня, и собрала на нём огромное количество разных людей – хоть так, похоже, отметилась. Тут ещё пошли гости, кто с чем: кто стремился спонсировать рейд, кто добровольцем записаться. Всё же фамилия моя на слуху, многие знали меня по статьям в начале войны, да и потом выходили, но куда реже. Ну как они не понимают, что это не армейская операция, партизаны мы, банда по сути, и мы получим почести и признание заслуг только в одном случае – если вернёмся с громкими победами, в любом другом варианте меня просто арестуют как бандита, и будут правы. Авантюра всё это. И то, что я использовал неслужебное время, выделенное на излечение, не станет оправданием. При этом я отправлялся в полной форме российского офицера при всех наградах, пусть думают, что у них регулярная армия в тылу работает.
Подумав, я решил повернуть эту ситуацию на пользу себе. Раз уж слухи пошли, спасибо вам, Светлана Николаевна, а я был уверен, что это её работа, чтобы меня удержать, но сделаю так, чтобы обернуть себе во благо. Поэтому сел за статью и написал её за три часа. Фотографа пригласил, тот сфотографировал нас с Егором и казаками в зале дома Волковых: они сидят вооружённые до зубов у моих ног, а я стою над ними в своей полевой форме при всех наградах с шашкой, кобурой на ремне, не пустой, перевитый ремнями. Ну, а повязки под формой не видно. Статью и фото я перед отъездом почтой отправил в столичную газету, с которой сотрудничал. В этот раз попросил, чтобы под статьёй было имя другого корреспондента. Раз уже обещал статьи не писать, так не буду. Официально. Пусть информация разойдётся. Тем более я так прикинул: да и нет ничего плохого, если германцы узнают. Ведь информации, где я появляюсь с казачками, у них нет, а когда узнают, вряд ли это им поможет, я планировал придать отряду высокую мобильность, чтобы постоянно перемещались, тогда буду находиться вне зоны поисков и болезненными тычками стану расстраивать тылы германцам. Наши уже месяц наступление вели, хотя и медленными темпами, это им должно помочь. Я даже подумывал нанять известного корреспондента, фотографом сам поработаю, и потом осветить этот рейд, но, подумав, отказался. Точнее, варианты перебираю. Если брать, то он может узнать истинные мотивы работы в германском тылу, а не взять – ситуацию враги смогут повернуть в свою сторону, выставив меня бандитом с большой дороги. Думай, голова, шапку куплю!
Все вещи собраны, мои кони и пролётка отправлены в поместье родителей, где за ними присмотрят, и вот в назначенный день мы отправились на вокзал. Провожало нас изрядно народу, и что меня поразило, никакой реакции от властей. Ни от жандармов, ни от армейцев, даже письма не получил. Видать, или не дошла информация, или не поверили. А журналиста я всё же взял, довольно известного в Москве, и стихи его на слуху. Перед отъездом у нас с Михаилом Антоновичем состоялся серьёзный разговор тет-а-тет – по поводу наследства. Я сообщил ему, мол, у меня и так земли и поместье есть, я прошу принять мой отказ от прав на наследство Волковых и передать их Александру, моему младшему брату, чтобы он считался наследником. Тем более он был полной копией Михаила Антоновича – уже громила в семнадцать лет. Оказалось, тот ранее об этом думал, но не очень серьёзно, а тут после суток размышлений Михаил Антонович принял решение. На прощальном вечере это было официально объявлено. Александра мы не предупреждали, и он был ошарашен не меньше остальных. На том вечере было много девушек, коих я интересовал не только как известный офицер-фронтовик, но и как наследник небедного рода, а тут у половины приоритет резко изменился. Бедный Саша.
