– Ишь! – покачал головой старикан. – Хорохоришься, парень, молодец. Это я люблю. Нюни не распускаешь, правильно. Но, приятель, кабы не я – мокрое место бы уже от тебя осталось, да-да, очень такое мокрое и красное. И от Пустошек тоже, потому как тварь ты сюда приволок, каковая из садка твоего – или как там это у вас именуется? – только что в окошечко не выглядывала. Вырвись на волю – половину города в порошок бы стёрла. А теперь представь, дорогой, что дошла б весть эта до Лорда-хранителя, а?..
И Пустошник выразительно поцокал языком.
– Понятно. И сколько ж по таким делам ты с меня хочешь? – Эварха решил сам пойти в атаку. И так ясно, что сдерёт старый пройдоха всё, вплоть до собственной ловца кожи.
– Тянуть не любишь, да, да, – с явным удовольствием кивнул Пустошник. – Ну, вот тебе, – и он назвал сумму.
Назвал, пальцами латунными пощёлкал и уставился на ловца – линзы в глазнице выжидательно поблёскивали.
Что б тебя, живоглота, с тоской подумал Эварха. Эх, и возразить-то ведь нечего!.. Он прав, а я – нет, потому что знаю, что эта цена честная – ну, для Пустошника честная – и не стану шибко спорить. Прощай, гульба в «Жутком гноме» и год безбедного существования! Прощайте, лучшие девочки города и лучшая жратва, и даже новая куртка настоящей драконейтовой кожи!.. Давай, Эварха, как на ноги встанешь – иди суккуба добывай погрудастее, её выгоднее всего продать можно…
Потому что лучше быть живым дураком, чем мёртвым ловкачом. Старая и прекрасная истина.
Впрочем, это не значило, что торговаться не имело смысла.
– Ну, – ловец прочистил горло, скривившись от боли в груди, – мы ж с тобой, сударь мой Пустошник, давно знакомы, не одно дело проворачивали; а потому давай-ка сбавим чуток ради старой дружбы, а? Какая тебе выгода, коль по миру меня пустишь? Коль брюхо у меня к хребту прилипнет, а потом я и от голода окочурюсь? Я же мало что не лучший твой добытчик!
– Ты ври, да не завирайся, – сердито заскрипел Пустошник; он, как всегда, разозлился: с ним пытались торговаться там, где, по его мнению, никакой торговли быть не могло. – Принца мне тут эльфийского не строй, ага? И добытчик ты не лучший, есть и тебя поудачливее. Цены сбивать в борделе будешь, понял?.. Нет, ну надо же, его из полного дерьма вытащили, жизнь спасли, а он ещё жмотится! Какова благодарность-то, а?
– Моя благодарность не будет иметь границ – в пределах разумного, – не сдавался Эварха. – Вот только зачем ты меня спасал, ежели по миру пустить намерен иль голодом уморить?
– Голодом? Каким таким голодом? Нет, посмотрите на него, люди добрые, он таки делает мне смешно. Как будто я не знаю, какую тварь ты приволок!.. Или каким золотом слуги Спасителевы заплатят!..
«Ну да», – с тихой яростью подумал ловец. Пустошник, само собой, всё знает, сам Эварху на это дело и подрядил. И про аванс знает, и про особую премию. Так что теперь, конечно, ни гроша не уступит.
Но вслух ловец всё же повторил:
– Так какая разница, сколько святой отец заплатит – ежели ты у меня последний грош отобрать грозишься?.. Не то что снаряжение обновить – так и хлеба не укупишь с твоими-то расценками!
Ответом было только возмущённое сопение.
– Ну хорошо, сударь мой Пустошник. Жадина ты, конечно, но – заказ этот ты мне сговорил, так что уж ладно, порадуйся. Заплачу я тебе. Заплачу, не сомневайся. Как золото с монасей Спасителевых стрясу, так и тебе всё отдам – а потому уж лучше б тебе помочь мне до конца. А ещё оставь-ка мне те амулеты, что я у тебя брал – все до единого! Если, конечно, хочешь, чтобы я с тобой и дальше работал. Потому как иначе уж лучше я в стражу Лорда-хранителя подамся, пошлины базарные взымать да недоимки вытрясывать, чем задарма шкурой своей рисковать.
Последний аргумент, как ни странно, подействовал. Старик, до того лишь презрительно кривившийся, с сомнением поскрёб латунными пальцами табуретку, пошлёпал губами, словно что-то подсчитывая, и в конце концов буркнул:
– И почему я такой добрый, а? Тьма с тобой, забирай цацки. Деньги отдашь сразу, как тварь заберут. И слушай, что дальше скажу – потому что ты, дурашка, самое важное-то мимо ушей пропустил. Дела у тебя истинно как у дохлого гоблина, и дохлым ты через пару дней сделаешься. Не думай, что коль тут полёживаешь, ухмыляешься да мне дерзишь, то завтра на ноги встанешь. Не-а, не встанешь. Там, – латунный палец упёрся в повязку на груди ловца, – тварь у тебя сидит, червец хищный, жрёт тебя заживо, и никто не знает, как его вытащить. Три лекаря приходили, все руками развели. Только один шанс у тебя и остался, парень…
– Погоди, – у Эвархи во рту внезапно пересохло. – Сколько я уже здесь?
– Два полных дня, приятель. Два полных дня я тебя спасаю, золота не жалея – своего золота, прошу заметить!
– А что с…
– И тварь твою я пристроил, – Пустошник снова хихикнул. – К Хириону-эльфу пристроил, в артефактное хранилище. Место надёжное. Оплачено из твоего будущего гонорара, хе-хе. Ты уж её поскорее сбудь, мальчик, защита-то там на соплях держится. Порвётся – как уже сказал, конец всему Вольному городу. Я бы даже был и не против, больно уж Лорд-хранитель неравнодушен ко мне стал последнее время – да вас, дурачков, жалко. Пропадёте ж тут без меня, как есть пропадёте!..
– Так. Ты сперва про шанс договори, – оборвал старика Эварха, едва дыша. Ощущение было такое, будто под ним разверзлась пропасть. – Ты сказал – что-то можно сделать?
– Все вы за это самое «можно сделать» душу продать готовы, – Пустошник уставился на ловца с укоризной. – Э-эх, нет былой духа твёрдости, перестал народишко подлый в глаза костлявой прямо смотреть… слабаки, как есть слабаки. Но – так и быть. Помни мою доброту да мягкосердечие, через кои всё время и страдаю! Завтра Угорь сюда явится, врачеватель, ты его, может, знаешь – обещал подлатать тебя. Червеца он не достанет, не надейся. Но усыпит на время – говорит, это сумеет, только он один и сможет. А потому побежишь ты туда, куда я скажу, к целителям, до которых нашим лекарям как до звёзд – и побежишь быстро, очень быстро. Знаю я такое место, где тебе помогут – никто не знает, а я знаю. Но всё – только после того, как расплатишься со мной, усёк?
– Усёк, – на ловца вдруг навалилась слабость, сон накатывал тёмной волной, губы едва шевелились. Боль в груди сквозь сон проступила яснее, резче. – Всё сделаю, куда денусь. Всё…
– Вот и славно, – заключил старик, поднимаясь и скрипя своими шарнирами, и последнее, что видел Эварха, прежде чем погрузиться во тьму, был уплывающий огонёк свечи.
* * *
Назавтра и впрямь явился лекарь – мрачный тип в широкополой шляпе, с висящим на поясе разбойничьим ножом. Сон Эвархе не помог, не освежил, не исцелил – сон стал тьмой, в которой скрывались чудовища, только и ждущие, когда человек ослабеет; тьмой, с которой тоже надо было сражаться.
Лекарь похмыкал, покрутил ловца на топчане (Эварха только мычал от боли), потом потребовал горячей воды и чистых полотенец.
