– Слава богу, помнят Суворова, – сказал Вадим, – и, возможно, в каком-то смысле это возмещает все остальное. По мне, так более важной фигуры в нашей истории просто нет.
– Помнят, хотя тоже выборочно и несколько мифологизированно. Так, считают, например, его ярым врагом всего прусского и, в частности, ненавистником прусского короля Фридриха Великого. Между тем речь идет скорее о соревновании. Об армии Фридриха тоже множество мифов – будто бы это была полностью засушенная линейной тактикой марширующая стреляющая машина, более всего, как огня, боявшаяся штыкового боя. Между тем реальную мощь штыкового удара молодой Суворов наблюдал именно в исполнении пруссаков Фридриха. Он был свидетелем сражения при Цорндорфе, он своими глазами видел, как померанские гренадеры, бесшумно, без выстрела, приблизившись к русским позициям, ударом в штыки разметали правофланговый корпус Голицына. Мы тоже так умеем, мы можем не хуже – доказать, превзойти, – вот что будоражило, вело вперед молодого Суворова. В свое время мне сильно досталось, когда я в одной из статей написал, что в психологическом плане, по типу личности, Суворов и Фридрих были чуть ли не близнецами. Посудите сами, оба они были крайне эмоциональными, артистическими натурами – Фридрих сочинял стихи, Суворов тоже, Фридрих играл на флейте, Суворов пел в церковном хоре, оба в детстве были слабыми и болезненными и сознательно, усилием воли, постоянными физическими упражнениями закалили свое тело, оба были, что называется, хорошие люди – существует масса рассказов, живописующих различные их благородные поступки, бескорыстную помощь нуждающимся, великодушие, щедрость и бессеребренничество, оба были боготворимы солдатами – прусские солдаты любили своего старого Фрица ничуть не меньше, чем чудо-богатыри Суворова, и так далее. Любопытно, между прочим, что, костеря все прусское, Суворов за всю свою жизнь не сказал о Фридрихе ни единого дурного слова. Он написал, правда, «я, помилуй Бог, лучше покойного прусского короля, я баталиев не проигрывал», но характерно, что он при этом сравнивает себя именно с Фридрихом, а не с кем-либо другим. Вообще, взаимодействие, взаимопроникновение русского и германского – интереснейшая тема, то, что эти два близких по сути народа оказались в итоге втянуты в две взаимоистребительные войны, – величайшая катастрофа в истории.
– И все-таки, – сказал Вадим, – что же, по-вашему, является основной чертой русского военного искусства?
Хозяин улыбнулся.
– Об этом, собственно, моя книга. Особенностей и нюансов – масса, причем разных в каждую отдельную эпоху. Но есть, разумеется, и некий стержень, доминанта, и боевая практика каждого народа основывается именно на ней. Французская – на безграничном легкомыслии мужества, немецкая – на идеальной четкости и дисциплине, в соответствии с которыми занимать назначенный пункт и погибать полагается с тем же педантизмом, что и маршировать на плацу, английская – на цепком отстаивании того, что эти люди считают своим, не важно, что это – сундук с золотом или склон холма, который их стрелки занимают в этот момент. Основа русского военного искусства – способность к сверхусилию. И если бы не эта способность, не было бы нашей страны, и мы бы с вами не разговаривали сейчас.
Вадим невольно улыбнулся в ответ.
– Ну, будем надеяться, что разговор с нами не требует от вас сверхусилий. Сверхусилие… Да, это стоит запомнить. – Он прямо посмотрел на хозяина. – Мы идем в лабораторный корпус комбината. Скажите, до него еще долго идти?
Человек пожал плечами.
– Да нет, не особенно, собственно, вы уже почти пришли. Нужно войти в арку, пройти мимо энергоустановки и складов и войти в главный вход. Собственно, надо идти все время прямо. Вам что там нужно?
– Лаборатории научно-исследовательского сектора.
– Это минус шестой этаж. В принципе, там есть лифты, но они и в период работы комбината функционировали не всегда надежно, так что советую не рисковать и подняться на три этажа по лестнице. Там все и обнаружите.
Вадим вздохнул.
– Я готов был бы еще бесконечно сидеть тут с вами и разговаривать. Если откровенно, вы ведете тот образ жизни, на который у меня не хватило мужества решиться. Но нам нужно идти. Надеюсь, вы не обидитесь на нас, если мы сейчас откланяемся.
– Вот что беспокоит меня, и вот о чем я постоянно думаю, – внезапно сказал хозяин. – Столетиями и тысячелетиями война была естественным состоянием человечества и, что важно, естественной составляющей экономики. Захват чужих производственных мощностей и производственных ресурсов был естественным способом, с помощью которого национальный капитал и, косвенно, народы решали свои экономические проблемы. С изобретением ядерного оружия война стала невозможной, капитал вынужденно стал транснациональным и перетек в финансовые схемы, жизнь народов усреднилась. Не является ли конец эпохи войн концом народов – вот о чем прежде всего историк должен спросить себя. Я довольно глубоко ушел в анализ современной экономической ситуации, но особых успехов пока не достиг.
Вадим усмехнулся.
– Вы не первый, кто задается этим вопросом. Дай бог вам быть первым, кто получит на него ответ. Ясно одно – в жизни народов действуют определенные законы, и это вовсе не законы либеральной благодати. Что до нас, то мы уходим от вас во всех смыслах очищенными. Удачи вам, и пожелайте удачи нам тоже.
Они пожали друг другу руки и расстались. Выйдя из домика, Вадим взглянул в даль. При яркой вспышке разряда позади ему показалось, что за аркой портала он видит уходящий вверх путь и какие-то сооружения. По высыхающему песку они двинулись вперед; войдя в портал и пройдя мимо нескольких приземистых железобетонных зданий без окон, они подошли к главному входу – фотоэлементы были выключены, раздвижные стеклянные двери зафиксированы в открытом положении. Войдя в тесный холл и поднявшись по лестнице на три этажа, они оказались перед допотопной деревянной дверью с механическим кодовым замком; вытащив саперную лопатку и действуя ее штыком как рычагом, Вадим взломал дверь. Длинный коридор с рядами таких же допотопных дверей был впереди. Скинув рюкзак и безразлично привалившись плечом к стене, Вадим несколько мгновений смотрел на коридор в тусклом мерцании потолочных ламп.
– Ну вот, – сказал он Ратмиру. – Вот мы и пришли.
Глава V
Двери справа и двери слева. Справа – старые, одностворчатые, с кое-где облупившейся краской, с невынутыми канцелярскими кнопками когда-то прикрепленных объявлений и недостертыми бумажными следами объявлений приклеенных, слева – более новые, двустворчатые, из твердых пород дерева, с такими же полустершимися номерами, но с четкими широкими прорезями не для хиленьких английских, а для тяжелых, солидных, сувальдных ключей. Подойдя к одной из них, Вадим прислушался – ровный монотонный шум с временами пробивающимися обертонами дребезжания доносился из-за нее. Кондиционеры, подумал он, все правильно. Изредка, раз в год или в полгода, сюда приходят техники – меняют фильтры, проверяют, если нужно – чинят, если нужно – заменяют, доводят до ума, иначе б за восемь лет давно все накрылось. Кондиционеры – значит, серверная. Управляющие консоли обычно выносят в соседнее помещение, значит, оно либо справа, либо слева. Взломать двери. Те, что справа по коридору, взломать легко, только никому они не нужны, что там – старые столы сотрудников с компьютерами, локальные лабораторные приборы, всякие центрифуги, смесители, сепараторы, или что там еще бывает в химических лабораториях, все это ерунда, все это нам ни к чему. Нужные нам двери слева, но саперная лопатка здесь не поможет – слишком короткая рукоятка, мал рычаг, двери толстые, засовы длинные, не получится. Есть старый, извечный способ сантехников в советских кинокомедиях – плечом с разбега, но разбежаться не получится – коридор слишком узкий; можно, конечно, вернуться и подобрать всякие арматурные металлические детали, которые я видел во дворе в изобилии, когда мы шли сюда, но – долго и нудно, не факт, что сразу удастся найти что-нибудь подходящее, и не факт, что, танцуя все эти танцы с бубном, я в конце концов не сломаю себе плечо или еще что-нибудь. Ключи. Ключи в таких учреждениях обычно хранятся централизованно, в опечатанных железных банках, у дежурного по зданию, где-нибудь на первом этаже, но брать и сдавать их каждый день долго и нудно, поэтому у сотрудников обычно есть дубликаты. Они тоже хранятся централизованно, но в самой лаборатории, обычно у какой-нибудь второстепенной сотрудницы. Начальникам лабораторий секретарши не положены, но всегда есть женщина, значащаяся каким-нибудь старшим инженером, но к технической деятельности непригодная, – через нее идет переписка, учет материальных ценностей, и ключи обычно у нее – где-нибудь в ящике стола. Плохо, если она сидит в одной из этих лабораторных комнаток, и тогда действительно придется взламывать все подряд и устраивать тотальный шмон, но чаще всего ее комната рядом с кабинетом начальника, только где он здесь – понять бы. В дальнем конце коридор расходился направо и налево, образуя Т-образный перекресток. Двери туалетов, незапертая кладовка, незапертая переговорная – одна из дверей была тонкой, но двустворчатой, со следами шурупов от снятой таблички; легко взломав ее, Вадим оглядел обстановку – длинный стол для совещаний в первой комнате, большой письменный стол, удобное высокое кресло и шкафы с документацией в следующей, явно здесь были апартаменты начальника; выйдя, Вадим осмотрелся. Одна из соседних дверей – стальная, опечатанная, скорее всего, секретная комната; другая – обычная, с более аккуратной пластилиновой пломбой, чем на всех других. Взломав ее, Вадим вошел. Два стола, громоздкий многофункциональный принтер с крышкой для сканирования, цветной календарик на стене, на одном столе какие-то поздравительные открытки, на другом – аккуратный набор канцелярских мелочей и маленькая плюшевая игрушка. В ящиках первого стола – пачки с салфетками, пакетики чая, скрепки и прочая ерунда, в верхнем ящике второго – Вадим не смог сдержать удовлетворенной ухмылки – набор ключей с аккуратно прикрученными проволочкой бирками; четыре массивных сувальдных ключа с жирно прорисованными на бирках номерами были тут же. Взяв ключи и вернувшись в коридор, где Ратмир, как всегда, неподвижно стоя и глядя перед собой, ждал его, Вадим одну за другой отпер все четыре двери.
