— Таких воплей я давно не слышал. — Гоша потер красную полосу на запястье.
И только Баринов высказался по делу:
— Что есть-то?
— Вот! — Нина потрясла стопкой распечаток. — Я же говорила, что где-то такое видела уже, только вспомнить никак не могла! А когда выяснили, что Илья Алябьев застрелился… в общем, вот, смотрите! Олег Сатинин, гендиректор фирмы «Европа-сервис», застрелился в своем кабинете две недели назад. Вот, положение тела совпадает и время смерти — поздний вечер, так же, как у Алябьева.
— И что? — Гошка посмотрел распечатки, но они не произвели на него впечатления. — Самоубийцы часто стреляются именно вечером. И положение тела тоже ни о чем не говорит. Сидит, грудью навалился на стол — вполне обычная поза. Это же физика, ее не обманешь.
— Некоторое совпадение, конечно, есть, — подтвердил шеф. — Но Гоша прав, сотни самоубийц стреляются поздним вечером, сидя за столом.
Я промолчала, хотя была согласна с мужчинами. А Нина засмеялась:
— Совпадение времени смерти, способа и позы — это только начало! А как вам понравится то, что юридический адрес фирмы «Европа-сервис» совпадает с юридическим адресом ныне не существующей фирмы «Иномарка»? — Она выдернула из стопки и шлепнула на стол очередной листок.
— Той самой, в которой работал начальником службы безопасности Илья Алябьев? — Гоша присел и взял листок в руки. — Да, это уже интересно.
— Кроме того, «Европа-сервис» занимается закупкой иномарок за рубежом и перепродажей их у нас, — дала справку Нина. — А покойный гендиректор Сатинин десять лет назад являлся единоличным владельцем фирмы «Иномарка». Как вам это?
— Очень интересно. — Александр Сергеевич тоже придвинул стул и сел. — Два одинаковых самоубийства, в одной фирме, но с разницей в десять лет? Наводит на определенные мысли.
— Наводит, — согласился Гошка. — С другой стороны, слишком давно дело было. И главное, кто платить будет?
Словно в ответ на его вопрос, дверь открылась, и вошел Иван Алябьев.
— Можно? Освободили меня, благодаря вам! Вот я и зашел, спасибо сказать и счет оплатить! Хотя мы о другом договаривались — но то, что вы для меня сделали, подороже будет!
Разумеется, мы все выразили приличествующую случаю радость и предложили клиенту выпить чашку чая. При этом я выразительно замигала Гошке, Гошка и Александр Сергеевич переглянулись, а Ниночка, у которой руки дрожали от сдерживаемого смеха, смахнула с подоконника чашку.
— К счастью, — сладко пропел Гоша (это была его чашка) и показал кулак почему-то мне.
— К счастью! — поддержал его Алябьев. — Ох, если бы вы знали, каким я себя счастливым чувствую! Я вам всю посуду переколотить готов!
— Спасибо, не стоит, — вежливо остановил его шеф.
Алябьев был заметно взвинчен: слишком громко говорил, слишком активно размахивал руками — мне показалось, что он успел немного выпить, и это был отнюдь не чай. Впрочем, кто бы его осудил? А Иван поставил себе стул в центре приемной, плюхнулся на него и продолжил:
— Нет, но Светка-то какова? Вот зараза — родного мужа пристрелить, и ради чего? Ну не любишь ты его, ну разведись! Так нет, муж ей не нужен был, а фирма нужна — такие дела! Это что, женщина, по-вашему? А ведь она мне по молодости нравилась! Не до того, чтобы жениться, конечно… она в девчонках красивая была и веселая. Вот так, жену и начинаешь ценить — Галка моя, хоть и не красавица, а как жена — чистое золото! И я в ней на сто процентов уверен… нет, на сто двадцать! Галка, что бы ни случилось, всегда за меня будет, хоть сейчас, хоть десять лет назад, всегда!
— Кстати, о том, что было десять лет назад. — Шеф деликатно кашлянул. — Вскрылись новые обстоятельства, касающиеся смерти вашего брата…
— Что? — веселый задор Алябьева мгновенно испарился. — Что вы узнали про Илью?
— Есть все основания считать. — Александр Сергеевич снова кашлянул, положил руку на стол и выбил пальцами легкую дробь. Нина протянула ему карандаш, и шеф, кивнув, зажал его в кулаке. — Есть основания считать, что ваш брат застрелился.
— Ерунда, — откликнулся Иван не задумываясь. — Илья никогда не сделал бы ничего подобного.
— Вы не можете этого знать, — возразила я. — У вашего брата наверняка были серьезные проблемы со здоровьем, три ранения даром не проходят. И служил он в горячих точках, это тоже на психику действует…
— Вы думайте, о чем говорите, — неприязненно перебил меня клиент. — У Ильи с мозгами все в порядке было и с психикой тоже. И на здоровье он не жаловался никогда.
— Я вовсе не хотела оскорбить вашего брата, — извинилась я. — Но согласитесь, проблем у него хватало.
— И в личной жизни тоже, — тихо подсказала Ниночка.
— Можно подумать, вы без проблем живете, — сердито повернулся к ней Иван. — У всех трудные времена бывают. А то, что у Ильи с его любовью не заладилось, — это тоже не повод.
— Что вы знаете про эту женщину? — спросил Гоша. Мой напарник, этот чемпион мира по нахальству и бестактности, умеет задавать нескромные вопросы с такой непередаваемой интонацией деловитого сочувствия, что людям и в голову не приходит обижаться.
— Что она была. И еще знаю, что она дрянь.
Мы с Гошей переглянулись, и напарник заступился за Наташу:
— Почему сразу дрянь? Может, она, наоборот, очень хорошая женщина.
— Не может. Илья был очень преданный человек, верный. А она несколько лет хвостом крутила — и нашим и вашим. Илья всю жизнь ее любил, а она даже на похороны не пришла.
— Она была на похоронах. — Я сомневалась, что имею право об этом рассказывать, но мне почему-то хотелось, чтобы Иван, хоть немного, улучшил свое мнение о Наталье. — Просто не стала подходить, побоялась. Она действительно любила вашего брата.
— Вы нашли ее? — Теперь карие глаза Алябьева требовательно смотрели на меня.
— А вы хотите с ней встретиться?
— Нет. Не хочу. Что она мне теперь… — Иван устало потер лоб и попросил: — Дайте попить чего-нибудь.
— Может, чай? — встрепенулась Ниночка.
— Лучше воды, холодной.
— Минералку? — Я сидела ближе всех к холодильнику, поэтому открыла дверцу, достала и показала Ивану бутылку.
Иван быстро, в три глотка, выпил полный стакан воды и вытер губы ладонью.
— Я понимаю, все, что вы говорите, имеет значение: и ранение, и служба, и любовь эта… но Илья не мог застрелиться. Не таким он был человеком, понимаете? Даже если бы совсем невыносимо стало, он бы все равно стиснул зубы и продолжал жить. Он так говорил, когда плохо было, тяжело — «ничего, стиснем зубы». И потом, я ведь тогда совсем сопляком был, Илья мне вместо отца и матери — какие бы вы там ему причины ни придумывали, он бы никогда меня не бросил. Тем более так: не попрощавшись, даже без записки! Вы можете говорить что угодно, но я не верю, что Илья застрелился.
