– Докладывать каждый час и немедленно, если что. Ну, вы понимаете.
Сталин наконец остановился и кивнул:
– Докладывай, Лаврентий.
– Товарищ Сталин. Все прошло как по нотам. Информация о том, что вы перенесли на даче инсульт, находились в крайне тяжелом состоянии, а затем умерли, прошла по секретному каналу, заслуживавшему доверие заговорщиков. Они поверили и начали действовать. Все их связи были успешно вскрыты, ситуацию на местах под контролем мы удержали. Наши предварительные наработки также оказались успешными, большинство фигурантов мы отслеживали. Никаких широких выступлений в поддержку заговорщиков не состоялось. Были попытки спровоцировать волнения, но их быстро «купировали».
– А если бы я и вправду умер?
Берия без тени улыбки ответил:
– Товарищ Рокоссовский недостатком решительности не страдает, в войсках очень популярен. Справились бы.
О существовании группы партийной и хозяйственной номенклатуры, которая была недовольна проводимым курсом, Сталин знал давно. Но лишь относительно недавно ему стало понятно, что они от слов могут перейти к делу, уже перешли. Вокруг Суслова собралась верхушка бывших национальных компартий и хозяйственников, недовольных новым курсом на строительство социализма, ликвидацией союзных республик. Потянулись тонкие ниточки за океан, не напрямую к верхушке, конечно, но агенты влияния настойчиво и методично подавали под нужным ракурсом информацию, наводили на «правильные» мысли. Умело растравляли тщеславие, играли на «недооцененности талантов», внушали, что собеседник достоин занять гораздо более высокое положение, но его затирают, да мало ли слабых мест у конкретного человека. При этом оппозиционеры, скорее всего, и не догадывались о том, что среди них есть люди, работающие на иностранное государство. Впрочем, собственной инициативы тоже хватало.
Сталин спрашивал себя, не слишком ли он стал мягок, не потерял ли бдительность. Вспомнились процессы второй половины 30-х годов, борьба с троцкистами. Их оказалось гораздо больше, чем ожидали. Свою лепту внесли и ретивые исполнители, гребли и правых, и виноватых, показывали работу. Иосиф Виссарионович мысленно усмехнулся, на ум пришла резолюция на просьбу Никиты увеличить «квоту» на расстрелы – «Уймись, дурак!». И что же получается? Боролись-боролись и получили новую троцкистскую оппозицию прямо в самом верху? И когда?! Когда дела идут очень хорошо, жизнь становится все лучше буквально каждый месяц. По всей стране идут грандиозные стройки, прокладываются новые дороги, крепнут связи внутри СЭВ. А тут в самом ЦК партии образовалась группа людей, недовольных всем этим! Отказались, видите ли, от строительства коммунизма! Скатились в новое мещанство! Капитулировали перед капиталистами! Народ живет в бараках, ютится в коммуналках, а они рассуждают о новом курсе. Ничего толкового предложить не могут, кроме «скоро построим коммунизм», «потерпите, будем жить лучше», «все, что надо, купим в магазине». Суслов, конечно, аскет, но это его личное дело. Людей надо воспитывать, а не просто ограничивать потребление. А тут нашлись подражатели, тоже стали аскетизм проповедовать, фальшиво, показушно, нанося откровенный вред имиджу ответственного партийного или хозяйственного работника. Снова принялись национальный вопрос мутить, мол, пора вернуть обратно союзные и автономные республики, индусов и китайцев компактно поселить, новые административные единицы под них образовать. Пойти у них на поводу означало заложить мину замедленного действия под всем фундаментом государства.
Значит, все-таки, излишне мягок? Вдруг снова вспомнился Хрущев. Когда обсуждался вопрос о нанесении ядерного удара по территории США все ближайшее окружение высказалось против, даже самый жесткий из них – Жуков. А вот Хрущев настаивал на ударе, требовал «показать им кузькину мать».
– Не навоевался, Никита? – неприязненно спросил тогда маршал. – Мы мирное население даже у нацистов не бомбили.
Нет, не в мягкости дело. Когда речь идет об СССР, а тем более, таком монстре, как Евразийский союз, мерить себя обычными человеческими категориями неправильно, это Сталин давно понял. Критерием является результат для всего союза, надо лишь отдавать себе отчет в том, какими средствами он достигается. А это и есть самое сложное, это и есть проверка политика на истинную зрелость. Сам же он просто стал больше доверять людям вообще, а своему ближнему окружению почти абсолютно. И, зная характер и способности каждого, не ошибся. Ведь первое, что спросил Северов, когда его освободили, было – что со Сталиным. Не про семью, а про Верховного, потому что это для всей страны было важнее. Жену и сына он любит, жизнь за них отдаст не задумываясь, но вопрос задал не как муж и отец, а как настоящий государственник.
Да, получилось удачно. Гулял около дачи на озере Рица, оступился, упал. Охрана подхватила, быстро перенесла в дом. Хотя нога сильно болела, план в голове сложился сам собой. Пошла информация, что у Верховного инсульт, положение очень тяжелое, шансов на выздоровление нет. Запущенный позже слух, что его уже и в живых нет, придал заговорщикам прыти. Рокоссовский был за Уралом, объезжал главные стройки, Берия в Казахстане, на ракетном объекте, Жуков в Европе, инспектировал войска, другие тоже кто где. В Москве находились заместители Председателя СНК Маленков и Булганин. Первый проявил совершенную пассивность, второй примкнул к заговорщикам. Много чего всплыло. Тот же Каганович тоже решил в стороне отсидеться, не поддержал, но и против не выступил. О том, что Суслова, Хрущева и их единомышленников поддержат некоторые деятели на местах МГБ знало и связи отслеживало, но нельзя быть абсолютно уверенными в полноте информации. Узнав о неспособности Сталина управлять государством, заговорщики решили действовать, справедливо рассудив, что более удачного момента не будет. Пошли приказы по всей стране к их сторонникам, зашевелилась заокеанская резидентура. Накрыли практически всех, а большинство граждан ничего толком не успели понять, но без некоторых накладок не обошлось. Одна из них – арест Северова и Роммеля, просто совпало по месту и времени. Сталин снова вспомнил превратившееся в кровавую маску лицо своего генерала и непроизвольно сжал кулаки.
– Провести тщательное расследование, провести открытые судебные процессы. К главным фигурантам применить высшую меру социальной защиты. Повесить!
– Следствие уже ведется, товарищ Сталин. Но виселица для секретарей ЦК…
– Преступников расстреливают, предателей вешают, – подчеркнуто ровным голосом произнес Верховный, глядя Берии в глаза, и тот вдруг понял, что Сталин взбешен до крайности и внутренне содрогнулся.
Вошел Поскребышев, что-то тихо сказал хозяину кабинета, тот поднял трубку телефона, выслушал собеседника, произнес:
– Спасибо, товарищ Левинсон! – повесил трубку и повернулся к Берии и Рокоссовскому.
– Это начальник госпиталя, куда отвезли Северова. Переломов, повреждений внутренних органов нет. Но вид такой, что лучше никому не показывать. Сделаем так, жене Северова про его состояние ничего не говорить. Сообщите, что уехал срочно на пару недель на дальний полигон, придумайте что-нибудь. И, Лаврентий, еще раз напоминаю, к солдатам и офицерам, которых обманули, не следует проявлять излишнюю жесткость. Не торопись, все тщательно расследуй, торопиться некуда.
