Как утверждала франкфуртская философская школа, в самой природе капитала неотъемлемо заложено стремление к экспансии всё дальше, и дальше, и дальше – до тех пор, пока просто в мире не останется места, куда еще можно расширяться. В этот момент система, как утверждается, достигает точки самопроизвольного взрыва. Совсем недавно Славой Жижек
[41] указал на непримиримые между собой свойства капитализма и демократии, причем его аргументация не имеет ничего общего с ироничным утверждением, что «авторитарный капитализм» обеспечивает гораздо бо́льшую степень их совместимости. Жижек приписывает изобретение «авторитарного капитализма» бывшему сингапурскому премьеру Ли Куан Ю. Эту концепцию, по его мнению, воспринял в 1980-х годах Китай, что и сделало его супердержавой, при том что формально, на словах страна остается коммунистической. В действительности это, пожалуй, самый удачный пример того, что словенский философ называет авторитарным капиталистическим государством.
«Рыночная экономика не испытывает проблем, адаптируясь к местным религии, культуре и традициям, – пишет Жижек. – Она может легко уживаться с принципом главенства авторитарного государства. Капитализм, более не ассоциирующийся исключительно с западными культурными ценностями, стал по сути независим и оторван от них. При критической их интерпретации многие идеи, которые на Западе считаются базовыми, – эгалитаризм, фундаментальные права человека, щедрое государство всеобщего благоденствия – могут использоваться как оружие против самого капитализма».
Тончжу в общей своей массе достаточно сообразительны, чтобы понять, что изоляционизм, навязанный извне санкциями или сверху политикой ксенофобского ультранационализма и ограничения доступа к внешней информации, вредит бизнесу. В глобализованном мире XXI века капитал не признает национальных границ. Тончжу и не только они, а практически все в Северной Корее хотят зарабатывать, поэтому всем нужны открытые двери. Но найти торгового партнера, настроенного на деловые отношения со страной, которую весь остальной мир считает изгоем, весьма сложное дело. Партнера, готового рисковать своей налаженной жизнью, которого не пугает перспектива тюремного заключения и огромных разорительных штрафов за нарушение международных санкций.
Эффективны ли санкции? Нисколько. Страна находится под санкциями уже семьдесят лет – достаточно большой промежуток времени, чтобы понять, что в результате них не будет массового народного восстания, которое сметет этот режим. Наоборот, всё больше и больше народ склоняется к тому, чтобы во всех своих экономических неурядицах винить исключительно введенные против страны санкции, а это дает еще один повод ненавидеть и презирать США. Каждый раз, когда принимались новые санкции, правительство и народ искали и находили новые пути их обхода. С каждым годом средний доход на душу населения только рос.
Для нас, остального мира, трудность работы с Северной Кореей заключается в том, что не существует какой-либо модели решения различных проблем, выработанной в прошлом, опыта, из которого можно было бы почерпнуть стратегические подходы. Нашим политикам недостает креативности, когда дело доходит до необходимости выработки принципиально новых подходов. Новые идеи и не придут, пока кто-то не решится взглянуть в корень проблемы – понять на глубинном уровне, что представляет из себя эта страна. Северокорейцы, без сомнения, осознают эту нашу проблему и даже немного злорадствуют, несмотря на все их трудности. Я всё время думаю об одной каллиграфической надписи, которую я увидел в коллекции Корейского музея изобразительных искусств. Это были всего два изящно написанных слова, и я смог их прочесть, используя свои новые, детского уровня познания в языке: «Наш путь». Что это за путь, нужно понять на очень серьезном уровне. Как бы там ни было, но это буквально единственный путь, по которому в принципе возможно хоть как-то двигаться вперед.
Девятнадцатая глава
«Почему бы тебе не открыть в Пхеньяне ресторан французской кухни?» – спрашивает Мин Александра, пока мы едем по ухабистой дороге. По пути назад в город мы проезжаем мимо крестьян, согнувшихся в три погибели за работой на покрытых водой рисовых полях.
Мы обсуждаем новые рестораны, открытые за последние годы. Алек даже проигрывает в уме идею об издании ресторанного гида по Пхеньяну для туристов и экспатов. Мин буквально чувствует запах нового бизнеса.
«Чтобы открыть в Пхеньяне новый ресторан, не нужно много денег», – намекает Мин.
«Конечно, как насчет ресторана фьюжн-кухни? Мы назовем его “Кимчхи-багет”».
«“Кимчхи-багет”! – визжит Мин. – Я просто без ума от этого!»
«Ты будешь приходить, если я открою его?»
«Конечно! – Мин буквально кричит от восторга. – Но еще лучше, если мы станем партнерами – давай откроем этот ресторан вместе!»
«Французская кухня достаточно дорогая, – возражает Александр. – Потребуются большие деньги, чтобы завозить необходимые ингредиенты…»
Александр улыбается и направляет взгляд куда-то в окно. Виднеется деревня, состоящая из трех-четырехэтажных жилых зданий без электричества и нескольких ветхих крестьянских хижин.
Мин в возбуждении призывает Александра не отмахиваться от идеи. «Экзотические кухни сейчас очень популярны в Пхеньяне, – настаивает она. – В прошлом месяце открылся новый итальянский ресторан. И ингредиенты не столь дороги, их можно импортировать, например, из Китая».
«Ты думаешь, что в стране действительно есть рынок для дорогой французской кухни?» – спрашивает Александр с неподдельным удивлением.
«Именно поэтому тебе нужна я, – отвечает Мин, излучая уверенность. – Я знаю всех нужных людей».
Хва жмет на гудок, и мы с шумом пролетаем мимо единственного грузового транспортного средства на шоссе – запряженной волами повозки, груженной бетонными блоками, которой управляет старик в драной полувоенной форме.
Часть пятая
Музей зверств
Двадцатая глава
Ко второй неделе занятий установился распорядок рабочего дня. По утрам мы завтракали в одном из трех гостиничных ресторанов. Стандартное меню состояло из тостов, яиц и растворимого кофе – хотя мы могли пользоваться более разнообразным шведским столом, предназначенным в основном для китайских гостей. Там в изобилии была более изысканная еда типа нарезанного тофу, огурцов, риса и овсянки. Затем мы спускались в фойе, где встречались с Ро и постоянно опаздывавшей Мин и отправлялись через весь город в Педагогический институт имени Ким Хёнчжика, где проводили два часа на занятиях. Послеобеденное время было более разнообразным. Наша программа зависела от списка пожеланий в отношении экскурсий и другого времяпрепровождения, который составили мы с Александром и согласовали с Алеком. Принимая во внимание продолжительность нашего пребывания в стране, иногда эти планы мы отодвигали в сторону и занимались более приземленными и банальными вещами, такими как шопинг или стирка. В общем, мы всё время были чем-то заняты, поэтому вечером оставалось не слишком много времени на выполнение домашних заданий. Казалось, что время тут тянется очень медленно, и мы каждый вечер удивлялись, на что оно ушло в этот день.
