Мы с Александром приезжаем на «Stammtisch» одни. Из-за того что мы посещаем такое мероприятие, Мин и Ро чувствуют себя неуютно – возможно, они немного завидуют, так как Мансудон – это одно из очень немногих мест в городе, куда мы можем пойти, а они – нет. Алек решил не ходить сюда, предпочтя ужин в компании наших гидов и товарища Кима. Им всяко нужно обсудить вопросы бизнеса; у «Tongil Tours» запланировано несколько туров на следующий месяц.
Из-за того что на «Stammtisch» нет корейцев, посетители могут себе позволить слегка расслабиться и говорить более открыто – хотя, несомненно, помещение напичкано жучками. Но среди общего шума толпы расслышать отдельные разговоры было бы затруднительно, особенно с учетом многоязычия.
У семи западных стран есть дипломатические миссии в КНДР, у еще двух – «миссии сотрудничества». Я завожу разговор с одним из послов. «По моему опыту, – говорит он, – все дипломатические сотрудники, работающие здесь, проходят через три фазы. Первая – это ощущение, что вы наконец вполне освоились и стали понимать, как всё устроено в этой стране. Вторая – отчаяние от осознания того, что вы ничего не понимаете. Третья – принятие того, что вы ничего не понимаете: вас это уже не волнует, потому что вы скоро отсюда свалите».
Я спрашиваю, прошел ли он уже через все три стадии. В конце концов, он живет в Пхеньяне больше года.
Посол отрицательно качает головой: «Я на второй стадии. Я знаю, что неизбежно перейду на третью, но мне хотелось бы, чтобы она была как можно короче. Потому что именно на третьей стадии приходит цинизм, который ведет в никуда и никак не помогает делать что-то хорошее для людей, ради помощи которым вы тут вроде бы и находитесь».
Так как в Северной Корее практически нет того, что считается нормальными дипломатическими отношениями, большинство посольств тесно сотрудничает с различными местными неправительственными организациями. Но штат этих благотворительных учреждений, как правило, состоит из граждан тех стран, посольства которых есть в Пхеньяне, поэтому грань, отделяющая официальные представительства от НПО, очень тонкая. Среди этих иностранцев достаточно заметно ощущение того, что все они находятся в одной лодке, принадлежат к одному сообществу.
Разочарование – общая тема всех разговоров. Еще один посол, недавно прибывший в страну, присоединяется к нашей беседе. Он говорит, что на прошлых выходных ездил за город с двумя корейскими сотрудниками. Работникам посольств разрешено посещать почти любые места внутри городской черты Пхеньяна, но, чтобы поехать в другие регионы, им нужно подать заявку, получить специальные разрешения, и их обязательно должны сопровождать граждане Кореи. Второй посол говорит, что очень быстро понял: на все его вопросы корейским коллегам ответом была ложь. В конце концов он сдался и решил прекратить расспросы. В ответ на это первый посол бросил: «Единственной правдой, которую я услышал от моих корейских коллег, было – “Мне было сказано не говорить вам…”»
Совершенно не удивительно, что параноидальный режим будет придерживаться своей паранойи и в том, что касается дипломатических миссий. В конце концов одной из неафишируемых, но подразумеваемых целей любого дипломата является сбор данных, имеющих разведывательную ценность. Для историков лучшим источником информации о действиях правительства Ким Ир Сена в первые годы являются донесения расквартированных в стране дипломатов, обнаруженные в рассекреченных после развала Советского Союза архивах. Сотрудники НПО рассматриваются как потенциальные шпионы наряду с дипломатами. Корейцам, которые работают с иностранцами, естественно, даются инструкции придерживаться режима дезинформации.
«Иногда я думаю, что они постоянно врут друг другу так же, как и нам, – продолжает первый посол, – что тут еще хуже, чем было в ГДР, где отец не мог доверять собственному сыну. Я подозреваю, что дело здесь обстоит именно так».
«Они все живут в страхе, – заключает второй посол. – Все».
Снова в разговоре всплывает дело Уормбиера. Мне опять советуют быть крайне осторожным. «Вы никогда не угадаете, что у них на уме. Они только и делают, что ищут малейший повод прицепиться. А иногда им и повода не нужно».
Эти люди уже долгое время живут под постоянным наблюдением, привыкли к противоречивым и безумным заявлениям, откровенной лжи, и сейчас они говорят о жизни здесь с усталыми лицами. Конечно, они защищены от той суровой действительности, с которой северокорейцам приходится сталкиваться лицом к лицу каждый день, у них есть доступ к интернету (хотя скорость низкая и, скорее всего, трафик просматривается корейскими службами), они могут выезжать из страны (большинство посольств и НПО прямо требуют от сотрудников каждые три месяца выезжать за границу, чтобы «глотнуть свежего воздуха»). Но несмотря на это, условия, в которых людям приходится работать, влияют на их психологическое состояние: они страдают не столько от паранойи (по крайней мере, они выглядят спокойными сегодняшним вечером, находясь в кругу друзей и коллег, которым доверяют), сколько от общей усталости, за которой стоят глубокое уныние и растущий в большей или меньшей степени цинизм.
Конечно, есть исключения. Это люди с почти невероятной врожденной высочайшей эмпатией. Те, кто способен отвлечься от ежедневных неприятных моментов и узреть здесь универсальное для всех человеческих существ. Одна из сотрудниц польского посольства несколько лет изучала корейский язык в Варшаве перед тем, как приехать сюда; она предпочитает рассуждать о «культурных различиях» между ней и ее корейскими коллегами.
Габриэла – физиотерапевт из Австралии, здесь она в составе одной из медицинских НПО. Приехала меньше чем месяц назад и пока еще пребывает в полуэйфорическом состоянии. Ее работа не обходится без сложностей. Она имеет дело с инвалидами – от маленьких детей до стариков. Ни в одной из поездок в КНДР я не сталкивался с инвалидами. Говорят, с начала 1980-х годов инвалидам запрещено жить в Пхеньяне, чтобы не портить внешний облик и «витринный» статус столицы. Спрашиваю ее об этих слухах. Она опечаленно кивает головой. «Еще пять лет назад это было правилом, скорее всего, не терпящим исключений, – говорит она, – но моя организация провела огромную работу, чтобы изменить ситуацию. Люди становятся более образованными».
Тем не менее людям с физическими недостатками передвигаться по городу чрезвычайно трудно, возможно, этим объясняется их отсутствие в общественных местах. Для неходячих инвалидов нет ничего, хоть немного похожего на электрические инвалидные кресла. То, что у некоторых из них есть, представляет собой расшатанные механические сооружения, полученные в качестве пожертвования. Нет ни одного здания, которое было бы спроектировано так, чтобы дать инвалидам возможность передвигаться самостоятельно. Как будто для них это так просто! Учитывая частые перебои с электричеством, на лифты также очень трудно надеяться.
По словам Габриэлы, несмотря на все эти трудности, каждый раз пациенты приветствуют ее с теплом и добротой. Недоверие и подозрительность по отношению к иностранцам, которые были привиты им, как и всем северокорейцам, с юношеских лет и которые она поначалу ощущала, очень скоро рассеялись. Уже в первые минуты общения с ней дети начинали прижиматься к ее коленям, а старики обращались к ней так, как будто она была их дочерью.
