Анна ушла, а я стояла в коридоре, прижимая файл к груди и чувствуя, как сильно колотится сердце. Ребенок заплакал снова, и я пошла на звук. Отыскивая помещение, ступая неуверенными шагами. Толкнула дверь палаты и едва подойдя к кроватке, уронила файл и мгновенно почувствовала, как слезы обожгли горло и глаза. Младенец был похож на Джейсона как две капли воды. Даже такое же пятнышко на маленьком запястье. Он, кричал тапка горько, так одиноко, так разрывая душу, что я не выдержала и схватила его на руки, прижала к себе, целуя сладко-пахнущую макушку.
— Тшшш, маленький мой, сладенький, мама здесь. тшшшш. Ребенок начал успокаиваться и прятать личико у меня на шее. Вертеть головкой как это делал Джейсон.
— Эй! Вы зачем его взяли?
Обернулась с малышом к санитарке, стоявшей в дверях.
— Хватаете, к рукам приучаете, а нам потом слушать этот ор. Детдомовских на руки не берут, ясно?
— Он не детдомовский! — сказала я и покачала ребенка, чувствуя, как маленькие ручки обнимают меня за шею.
— Он мой.
Ее глаза округлились и седые брови приподнялись вверх.
— Как это ваш?
— Теперь мой.
* * *
Кусая губы, я смотрела как Миша пытается идти самостоятельно по коридору, делая неуверенные шаги все еще израненными ногами. А я иду к нему навстречу с ребенком на руках. Счастливая и в тоже время ужасно напуганная тем, что он может отказаться забрать малыша…
— Кто это…?
— Я… видела его, когда лежала в снегу. Видела этого малыша там… в своих видениях. Я не могу оставить его здесь… скажи мы можем… мы… ты бы мог усыновить его вместе со мной? Я должна это сделать… он мой, понимаешь? Я знаю это звучит странно. Но… я не могу объяснить.
И посмотрела Мише в глаза. Он, сильно хромая, подошел ко мне и сжал мои плечи.
— Здесь много чего странного произошло… И я сам видел много странного… Ты считаешь его своим?
Кивнула и ощутила, как становится горячо в груди, как першит в горле и щипает глаза. Точно так же как уже было. Его лицо… его выражение глаз. Оно такое же. И это не дежа вю. Нет. Это те же слова.
— Если ты считаешь его своим, то для меня он свой.
— Ты… ты такой…
— Какой?
Он улыбнулся и мне захотелось зажмуриться.
— Мой.
Потянулась к нему и потерлась носом о его нос.
— Твой, Лиза. Иначе и быть не может. Только твой.
— Простите.
Мы оба обернулись — медсестра Анна стояла позади нас.
— Там какой-то мужчина хочет видеть вас, Елизавета.
— Какой мужчина? — переспросил Миша, а я перекинула малыша с одной руки на другую и осмотрелась по сторонам, оборачиваясь назад к стойке информации. И тут же замерла, чувствуя, как сильнее бьется сердце, как оно пропускает удары и по телу бегут мурашки. Высокий, огромный, как шкаф, мужчина склонился к окошку и что-то говорил девушке администратору. Его рыжие волосы падали ему на лоб, а массивные рябые пальцы сдавили подоконник с такой силой, что казалось тот треснет.
— Он говорит, что он ваш брат.
High in the halls of the kings who are gone
Jenny would dance with her ghosts
The ones she had lost and the ones she had found
And the ones who had loved her the most
The ones who'd been gone for so very long
She couldn't remember their names
They spun her around on the damp old stones
Spun away all her sorrow and pain
And she never wanted to leave, never wanted to leave
Never wanted to leave, never wanted to leave
They danced through the day
And into the night through the snow that swept through the hall
From winter to summer then winter again
Til the walls did crumble and fall
And she never wanted to leave, never wanted to leave
Never wanted to leave, never wanted to leave
And she never wanted to leave, never wanted to leave
Never wanted to leave, never wanted to leave
(с) Jenny of Oldstones (Florence and the Machine)
ГЛАВА 20
— У нас был один и тот же отец.
Олег закурил и сделал большой глоток кофе. В этой реальности его звали Олег. А мне все время хотелось сказать — Уилл и я прикусывала язык и сжимала свой стаканчик с капучино. Мы сидели на улице на деревянной скамейке больничного двора пока Миша оформлял выписку и договаривался насчет усыновления Жени. Этот вопрос я оставила ему. Он лучше меня знал куда надавить и как сделать так, чтобы оппонент принял его позицию. И я старалась не думать о том, что нам могут отказать или найдутся родители малыша.
Ведь если судьба столкнула нас снова — это значит я нужна ему. Ничего не происходит просто так. Ни один поступок не проходит бесследно. Отголоски могут быть и в прошлом и в будущем.
— Мама мне ничего о вас не рассказывала.
— Рассказывать особо нечего, — он усмехнулся в усы, — у отца был роман с моей матерью, и они расстались. Мать не давала ему со мной видится и на каком-то этапе он перестал этих встреч добиваться. Банально и обыденно. Я знал, что у меня есть сестра… потом узнал, что отец умер и не решился прийти. Обычная человеческая трусость.
— Зачем пришел сейчас?
— Люди взрослеют, умнеют. Я женат, у меня взрослая приемная дочь и маленькая родная. Когда тебя показали по телевизору в новостях, и Света услыхала твою фамилию, то спросила не моя ли ты сестра… Вообщем… я… и моя жена… моя семья… мы хотим попробовать… дать шанс… ты бы хотела, чтоб мы общались?
Он был ужасно застенчивым ужасно рыжим и каким-то невероятно добродушным. Именно эти черты просматривались в Уилле, когда мы познакомились поближе. Он маскировал их и прятал под видимой суровостью. Другие времена, другая жизнь, вынуждавшая людей становится жестокими и черствыми.
— Вот… вот они. Моя жена Ида и дочь Света.
Протянул мне свой сотовый и я затаила дыхание, руки чуть дрогнули — жена и дочь Олега были точными копиями Ирис и Сары.
— А… а как вы познакомились?
— Не спрашивай. Это не самые лучшие времена в моей жизни.
Я усмехнулась.
— Секс, наркотики и рок-н-ролл?
— Типа того. Гонял на байке. Шалил. — он отвернулся, затянулся сигаретой и выпустил дым в сторону. А мною постепенно овладевало состояние эйфории. Как будто я попала в зазеркалье и вижу то ли отражения того иного мира, то ли наоборот там было отражение. — а ты? Я видел ты замужем….за этим…
