Машин на дороге было немного, так что в Эссексе мы были уже в десять пятнадцать. Мы припарковались, и я отнес свой кейс с синтезатором и Octapad в клуб. Я думал, что «Мистер Би» – это огромный рейвовый зал, что-то типа «Гасиенды» в Манчестере. Но это оказался диско-бар, словно застрявший в 1975 году, с угрюмыми охранниками, одетыми в черное, и очень громкой звуковой системой. Как и почти все остальные диско-бары в Великобритании, «Мистер Би» был полностью окрашен в черный цвет, а перепачканные красные ковры выглядели так, словно их стащили из какого-нибудь борделя в Хорватии.
«Мистер Би» был легендарным местом для рейверов: The Prodigy и остальные танцевальные коллективы из Эссекса либо давали там свои первые концерты, либо принимали в «Мистер Би» наркотики, либо трахались на парковке клуба.
Я поставил оборудование на сцену и зашел в каморку, которую один из охранников вежливо назвал «гримеркой». Там стояли два складных стула и маленький холодильник с полупустой банкой майонеза и пивом. Там было холодно; собственно, в Англии было холодно за кулисами любого клуба. В зале могло быть жарко, от разгоряченных рейверов почти всегда шел пар, но вот закулисье английских клубов было похоже на грязный морг, где ты видел свое дыхание.
Я немного посидел один, потом в одиннадцать часов вышел на сцену и отыграл свой двадцатипятиминутный рейвовый сет. В «Мистере Би» собралось человек пятьдесят. Кто-то из них был одет в рейверские футболки с длинными рукавами и размахивал светящимися палочками. Другие посетители, тщательно причесанные, гладко выбритые, больше напоминали офисных работников. Клуб был на восемьдесят процентов пуст, но я прыгал, бил по Octapad, много раз крикнул: «Go!», сломал микрофон, а в кульминационный момент шоу залез на синтезатор. Пятьдесят человек вежливо похлопали и стали ждать, пока диджей поставит свежие техно-хиты.
После шоу за кулисы пришел промоутер. Он был немного старше меня и одет в тесную черную футболку. Он был настолько обдолбан, что скрежетал зубами, а его глаза были подвижны, как головастики, зыркая по комнате туда-сюда.
– О, блин, чувак, жалко, что народу так мало пришло, – с характерным «кайфовым» заиканием проговорил он. – Возвращайся в три часа ночи, вот когда тут все реально ох*ительно!
– Спасибо, но нам надо ехать в Ковентри и Бирмингем.
– Сегодня? Бл*, мужик, три концерта за ночь? Что это вообще такое?
Он смотрел то на дверь холодильника, то на меня.
– Хороший вопрос, – сказал я.
Он сильно хлопнул меня по плечу. Я собрал оборудование и положил его обратно в машину.
Мы поехали на концерт номер два, в клубе «Эклипс» в Ковентри. Великобритания – сравнительно маленькая страна, но она кажется невероятно огромной, когда ты два часа едешь по ней с лаконичным водителем-гомофобом, а радио молчит.
– Радио не работает? – спросил я.
– Кто-то украл ксмрзммгу, – ответил он. Я предположил, что это какой-то технический термин, связанный с автомобильными радиоприемниками, но так и не понял, что он означает.
– Украл что? – переспросил я.
– Ксмрзммгу, – снова сказал он.
– Ладно, – ответил я.
В «Эклипс» мы приехали в два часа ночи. Водитель припарковал машину и откинулся на сиденье, чтобы немного вздремнуть; я забрал аппаратуру и пошел внутрь. Клуб был забит битком. Диджеи играли невероятно быстрое техно, в воздухе сильно пахло куревом и мазью «Викс», все были очень потными. Я попытался пробиться сквозь толпу, наталкиваясь на большеглазых рейверов под экстази. В конце концов я нашел охранника и вежливо, насколько это возможно при крике во все горло, спросил, где промоутер. Он спокойно показал на потного парня возле туалета, который как раз запустил руку в штаны какой-то пухлой рейверше.
Я подошел к ним и осторожно представился, прервав их увлекательное занятие.
– О, круто! Моби Гоу, офигеть! – сказал промоутер, зрачки которого были шириной с канализационные люки. – Найди Блэкки, он поможет тебе со звуком. Тебе надо немного «Э», или спидов, или «чарли»
[8]?
– Нет, спасибо! – ответил я, перекрикивая трек Grooverider. – Где Блэкки?
– В конце зала, рядом с диджеем.
Он вернул руку в штаны пухлой рейверши. Я протолкнулся через толпу к диджейской кабинке и действительно обнаружил там Блэкки, который мирно спал на большой колонке.
В Нью-Йорке я иногда играл со своими клубными приятелями в игру под названием «Чем он удолбался?».
Если кто-то в ночном клубе трогает тебя за лицо и говорит, что ты красивый, можно биться об заклад, что он под экстази.
Если кто-то танцует медленно и смотрит на свои руки, освещенные софитами, скорее всего, он под кислотой.
Если кто-то сидит на полу и разглядывает свои ботинки, он, наверное, под кетамином.
Если кто-то белый говорит тебе, как обожает Хайле Селассие, он практически точно выкурил слишком много травки.
А если кто-то, в данном случае – звукорежиссер, спокойно спит на грохочущей колонке в два часа ночи, это верный знак, что он героинщик.
Я разбудил Блэкки и громко спросил его:
– Где ставить оборудование для концерта?
Он молча сидел и смотрел на меня, явно желая улечься обратно спать.
– Я Моби. Где мне ставить синтезатор? – снова спросил я.
Он вздохнул. По крайней мере, мне показалось, что он вздохнул – вздох усталого героинщика в ночном клубе в два часа ночи услышать просто невозможно. Он встал и медленно провел меня к сцене. Я достал синтезатор, драм-машину, Octapad и DAT-магнитофон и расставил все на больших металлических футлярах.
Диджей играл супербыстрый джангл с темпом 180 ударов в минуту, а мой сет состоял из техно с темпом 135. Я боялся, что даже несмотря на то, что у меня есть целых два хита в топ-40 английского танцевального хит-парада, мои более медленные песни превратятся в гири на ногах танцующих.
Я представил, как полторы тысячи рейверов на «Э» смотрят на меня с презрением, которое прорывается даже сквозь метамфетаминовый кайф.
То была огромная, анархическая, безупречная дионисийская оргия с ароматом «Викс».
В два тридцать ночи диджей прекратил играть, и ведущий, одетый то ли как мим, то ли как бомж, представил меня:
– «Эклипс»! Ковентри! Из самого Нью-Йорка к вам приехал Моби Гоу!
Я отыграл свой двадцатипятиминутный сет, немного поменяв порядок песен, и он даже не превратился в гири на ногах, как я боялся. Накачанные таблетками зрители плясали как умалишенные. Свет был хаотичным и ослепительным, звук просто сносил. На сцене и танцполе было градусов сорок, и пот лился из всех смазанных ментоловой мазью пор. То была огромная, анархическая, безупречная дионисийская оргия с ароматом «Викс».
