Нина Хаген была легендарной жрицей панка, и я, естественно, согласился поехать к ней домой, хотя меня весьма удивило то, что она живет в идиллическом Лаурел-Кэньоне.
– Конечно. А Анджеле можно с нами? – спросил я.
– Девушке, с которой ты познакомился вчера? – спросил в ответ Эли.
– Ага.
Он задумался.
– М-м-м, да, конечно.
Прошлой ночью фестиваль Lollapalooza прошел в Ирвайн-Мидоуз, чуть к югу от Лос-Анджелеса. Вторая сцена, где я играл, купалась в золотистом летнем калифорнийском солнце, и ее окружали высокие дубы и молодежь в футболках Soundgarden. За кулисами после концерта я познакомился с Анджелой. Она была одета в платье с цветочным узором а-ля Джони Митчелл в шестидесятых, а ее светло-русые волосы спускались до плеч.
– Можно я куплю тебе пива? – спросила она.
– Да пожалуйста, оно тут бесплатное, – сказал я.
– Еще лучше, – улыбнулась Анджела.
Немецкие туристы наивно улыбались и аккуратно держали пиво, а австралийки рассказывали о том, как пытались пробиться в порнобизнес.
Она принесла два пива, и мы сели за стол для пикников возле гримерок. Мы говорили о Лос-Анджелесе; она переехала туда из Миннесоты три года тому назад и сейчас работала в большом агентстве по подбору талантов.
– Когда я в первый раз приехал в Лос-Анджелес в девяносто первом, я думал, что он будет ужасен, но мне понравилось, – сказал я, допивая баночку «Пабста».
Мне тоже, – согласилась она. – Я-то думала, тут будут сплошные пластические хирурги и агенты по поиску талантов, но на самом деле тут в основном койоты и фермерские рынки. – Она отпила пива. – Думаешь, ты смог бы здесь жить?
– Не знаю. Мне нравится Лос-Анджелес, но я родился в Нью-Йорке и уверен, что буду жить там всегда.
Когда солнце зашло за дубы, она предложила подвезти меня до «Рузвельта» – тогда это была ветхая гостиница в Голливуде, где поселилась моя группа.
– Хочешь выпить у бассейна? – спросил я, когда мы подъехали к парковке.
– Звучит неплохо, – ответила она и припарковала свой пикап.
Остальные мои музыканты и техники уже собрались у бассейна, сидя под банановыми пальмами и райскими птицами и напиваясь с тремя немецкими туристами и двумя австралийками, которые назвались будущими порноактрисами. Немецкие туристы наивно улыбались и аккуратно держали пиво, а австралийки рассказывали о том, как пытались пробиться в порнобизнес.
Мы занялись любовью на продавленной кровати-каноэ, и Анджела оказалась очень громкой. Я даже не представлял себе, что кто-то сможет так громко кричать.
– Мо! – сказал мой барабанщик Скотт. – Вот и ты приехал!
Скотт был двадцатилетним музыкантом-вундеркиндом из фабричного городка в Пенсильвании, которого я нанял для гастролей.
– А вы думали, я его похищать собралась? – пошутила Анджела.
– Не вздумай похищать нашу дойную корову! – закричал Скотт, уже совсем пьяный, и встал. – Кто хочет поплавать? Я хочу! Давайте, мы же в Лос-Анджелесе, пошли плавать!
Он прыгнул в бассейн. За ним никто не последовал.
– Выглядит счастливым, – сказала одна из будущих порнозвезд.
– Это его первые гастроли, – сказал я. – Он очень рад.
Анджела смотрела на бассейн.
– Ты знаешь, что дно бассейна оформлял Дэвид Хокни? – задал вопрос я.
– Кто такой Дэвид Хокни? – спросила другая будущая порнозвезда.
– Художник. Квинтэссенция лос-анджелесского искусства, хоть сам и британец, – сказал я.
Скотт вылез из бассейна.
– Почему никто не плавает? Это же Лос-Анджелес! Вы должны плавать! – обиженно воскликнул он.
– Да успокойся уже, Скутер, – сказал Эли.
– Мне нужно полотенце, – объявил тот. – Может быть, пойдете со мной в комнату и поможете мне обсохнуть? – спросил он будущих порнозвезд.
– Нет, – ответила одна из них, – нам и тут нормально.
Скотт взял пиво и обиженно ушел.
– Как тут комнаты, хорошие? – спросила Анджела.
– А что, хочешь посмотреть? – ответил я и отвел ее в свой номер. Он стоил 65 долларов за ночь и выглядел, как изношенная временная капсула из семидесятых. Исщербленный бежевый стол был готов вот-вот развалиться, а матрас напоминал мягкое, тонкое каноэ. Едва зайдя в комнату, мы начали целоваться.
– Мы только что познакомились, но я очень хочу раздеться вместе с тобой, – с улыбкой сказала она. – Это нормально?
– Думаю, что да, – ответил я.
Мы занялись любовью на продавленной кровати-каноэ, и Анджела оказалась очень громкой. Я даже не представлял себе, что кто-то сможет так громко кричать. Мы перебрались с кровати на скрипучее кресло, потом в ванную, где она села на туалетный столик рядом с моей зубной пастой Tom’s of Maine. И эта девушка кричала все громче.
Через полчаса мы упали на постель, совершенно взмокшие.
– По-моему, ты меня сломала, – сказал я.
Она засмеялась. Мы лежали и держались за руки на тонком, комковатом матрасе.
– Сейчас еще рано, – сказала она. – Хочешь прокатиться?
Я сел.
– С удовольствием. Куда?
– Поехали на Малхолланд-драйв.
Я помог ей надеть платье, потом оделся в джинсы и футболку Black Flag.
– Black Flag? – спросила она.
– Когда мне было шестнадцать или семнадцать, я был одержим ими, – ответил я. – В начале восьмидесятых я побывал примерно на двадцати их концертах. У меня после этих концертов даже осталось три шрама.
– Ну ты крутой, – сказала она и поцеловала меня в нос.
Мы вышли обратно к бассейну, и все зааплодировали.
– Это звучало офигенно, – сказала одна из будущих порнозвезд.
– Ты такая громкая! – заплетающимся языком сказал Скотт. – Можно тебя трахнуть?
– Отвали, Скутер, – ответил я, обняв Анджелу за талию. – Она моя.
– Мо, в следующий раз тебе стоит закрывать стеклянную дверь, – сказал Эли.
– Вы нас слышали? – спросил я.
– Б*я, – только и сказал Эли, – мы все слышали. Вся гостиница вас слышала. Весь Лос-Анджелес вас слышал.
– Ну, мы рады, что развлекли вас, – сказала Анджела, кокетливо улыбаясь. – А теперь мы переспим в моей машине на Малхолланд-драйв.
Она взяла меня за руку, и мы ушли. Мы сели в ее пикап, облезлый синий «Додж» 1972 года, и выехали с парковки отеля «Рузвельт».
Она поехала вниз по Голливудскому бульвару, мимо заколоченных магазинов и стриптиз-клубов. Не считая бездомных, спавших на тротуарах, Голливуд был совершенно пуст. Все цивилизованные заведения съехали, остались только стриптиз-клубы и магазины, в которых продавали туфли для стриптизерш.
