– Это ты, Моби? – крикнул он.
– Ага! Пойду погуляю, – сказал я. Я ненавидел его, нашу ужасную комнату и весь Барбадос в целом.
Я пошел вдоль берега и думал о том, что оказался в дождливом тропическом аду с возрожденными христианами-серферами. Я жил в одной комнате с незнакомцем и мог есть только фрукты и странные коричневые штуки, которые похожи на кокосы, но явно ими не являются. Я полчаса шел по каменистому берегу и оказался возле маленького ресторана с телефоном-автоматом. Мне пришла в голову идея: я могу уехать. Уехать от кокосов, которые не кокосы, каменистого пляжа, который не пляж, возрожденных христиан и их микроавтобуса. Я могу позвонить своим менеджерам и попросить их купить мне билеты домой. Я снял трубку. Послышался гудок. Я достал свою телефонную карту AT&T и набрал цифры, необходимые для звонка с Барбадоса в Нью-Йорк.
– Алло? – сказала секретарша компании, занимавшейся моим менеджментом.
– Паула? Это Моби. Мне нужно срочно поговорить с Марси.
– Хорошо, Моби, вот она.
Марси взяла трубку.
– Моби? Я думала, ты в отпуске.
– Да, я в отпуске. И я тут все ненавижу. Мне срочно надо уехать. Можешь купить мне билет домой? Мне все равно, сколько он будет стоить.
– Ты уверен? Я думала, это твой отпуск.
– Марси, я уверен. Пожалуйста, просто купи мне билет. Я подожду, пока ты позвонишь в турагентство.
– Ладно, минуту.
Она перевела меня в режим ожидания, и я остался стоять под мелким дождиком. Через несколько минут она ответила.
– Есть рейс на семь вечера, – сказала она. – Но у них в наличии только билеты в первый класс. Они стоят по полторы тысячи.
Не считая бесплатного повышения до бизнес-класса на рейсе в Сан-Франциско несколько лет назад, я никогда не летал ни первым, ни бизнес-классом: из-за маленьких габаритов я легко умещался на сиденьях эконом-класса. А еще я только что купил домик в Гаррисоне, штат Нью-Йорк, за 75 000 долларов и лофт на Мотт-Стрит за 120 000 долларов. У меня, конечно, в банке еще оставалось несколько тысяч, но этого было недостаточно, чтобы просто взять и потратить 1500 долларов на билет с Барбадоса в Нью-Йорк. При этом паника буквально сводила меня с ума, вызывая непреодолимое желание бежать как можно дальше, и даже 1500 долларов казались совсем незначительной суммой, чтобы покинуть это отвратительное дождливое место.
– Хорошо, возьми билет, пожалуйста. Пожалуйста.
Я полечу в Нью-Йорк и придумаю, как закончить альбом. Я буду бухать в барах, трахаться со стриптизершами и больше никогда не поеду в отпуск.
Она снова перевела меня в режим ожидания, и я отчаянно ждал.
– Ладно, я взяла билет. Ты должен быть в аэропорту в четыре часа. American Airlines.
Я люблю тебя, Марси. Ты спасла меня. Спасибо, спасибо, спасибо! – сказал я. Повесив трубку, я побежал вдоль берега обратно в гостиницу. Я был свободен. Моя паника отступила, и мир внезапно показался мне чистым, ясным и полным возможностей. Я полечу в Нью-Йорк и придумаю, как закончить альбом. Я буду бухать в барах, трахаться со стриптизершами и больше никогда не поеду в отпуск.
Вернувшись в гостиничный номер, я посмотрел на часы: два тридцать. Я не разбирал вещи, так что бросил зубную щетку и пасту обратно в рюкзак и побежал в фойе. В коридоре я встретил Кита, возвращавшегося в наш номер.
– Кит, комната твоя, я уезжаю в Нью-Йорк, – сказал я ему на бегу.
– Стоп, что?
– Комната твоя! – крикнул я и свернул за угол. Я сел в такси и приехал в аэропорт ровно в четыре. Меня охватила радость. Я еду в Нью-Йорк. Да, я там отсутствовал меньше суток. Но я возвращаюсь домой. Моя двадцатичасовая пытка заканчивается. Забрав свой билет, я поцеловал его.
– Рады, что возвращаетесь домой? – спросил кассир.
– О да.
Взлетев, самолет поднялся над тучами, и я увидел, как на горизонте под высокими розовыми облаками заходит солнце. Мы приземлились в аэропорту имени Кеннеди, и я сел в такси до Мотт-стрит, бросил вещи в студии и опять выбежал на улицу. Стояла зима, на улице было очень холодно, но после Барбадоса холод Нью-Йорка казался объятиями Господа. Я пробежал через Сохо и зашел в «Воид», дегенеративный маленький барчик из двух комнат на углу Говард-стрит и Грин-стрит. Диджей играл I Wanna Be Your Dog, а на банкетке сидел мой друг Фэнси и пил коктейль «буравчик».
Я еду в Нью-Йорк. Да, я там отсутствовал меньше суток. Но я возвращаюсь домой. Моя двадцатичасовая пытка заканчивается.
Фэнси был рыжим музыкантом из Бостона, которого раньше звали Кит. Несколько лет назад он переехал в Нью-Йорк, покрасил волосы в черный и отрастил усы а-ля Джон Уотерс. Он назвал себя Фэнси в честь мыши, которую держал его сосед по комнате. Я обнял Фэнси и долго не хотел его отпускать.
– Моби? Ты вернулся?
– Больше никогда не уеду из Нью-Йорка, – сказал я.
– Ха, кому нужен отпуск, когда есть прекрасная леди Выпивка? – спросил он.
Я сел и заказал водки с содовой. Фэнси показал фокус с четвертаком, выпадающим из пивной бутылки, а я поцеловал свою подругу Джен, когда диджей поставил Immigrant Song.
– Больше никогда не уеду из Нью-Йорка, – снова сказал я Фэнси.
– Конечно, конечно, – ответил он, допивая «буравчик».
Глава сорок четвертая
Звукоизоляционный поролон
– Ладно, я поняла, – сказала Нэнси Джеффрис, сотрудница отдела репертуара с моего лейбла. Она сидела на ящике из-под молока в моей самодельной студии и крепко сжимала в руках органайзер.
Я выключил черновое сведение Come On Baby, которое играл для нее.
– Поставить следующую песню? – робко спросил я.
– Нет, я все поняла, – ответила она, встала и вышла из комнаты, не попрощавшись ни со мной, ни с Аланом Моулдером, звукоинженером, который помогал мне закончить альбом. В моей студии внезапно стало очень тихо.
– Думаешь, ей понравилось? – спросил я у Алана.
– А ты что, не понял? – ответил он. – Она просто в восторге.
– О, хорошо, я тоже так подумал. Я, конечно, не был уверен. Но когда она вышла, не попрощавшись, – вот тогда я понял, что она просто в восторге от музыки, над которой я работаю.
– Я совершенно уверен, что она твоя самая большая поклонница, – сказал Алан, сидевший на другом ящике из-под молока.
Чем больше мои менеджеры уговаривали меня записать альбом электронной музыки, тем более раздражительным и непреклонным становился я. Я твердо вознамерился записать шумный рок-альбом, даже несмотря на то, что никому, кроме меня, не нравилась музыка.
Я начал работать над Animal Rights за шесть месяцев до этого. Летом 1995 года я был на фестивале в Дании, играя на танцевальной сцене вместе с Saint Etienne, Young American Primitive, Black Dog и Orbital. Аудитория в танцевальном шатре была очень вежливой, но никто из датчан не танцевал. Другие исполнители сочиняли прекрасную музыку, но были очень скромными и неподвижно стояли за синтезаторами. Я вышел из рейверского шатра и прошел по грязному полю к главной сцене, где играли Biohazard. Группа была энергичной, аудитория просто с ума сходила, зрители постоянно забирались на сцену и прыгали с нее. Все было очень хаотично и волнующе, и я почувствовал себя в большей степени на рейве, чем в рейверском шатре.
