– Я остался из-за отца!
– Чушь собачья! Ты его терпеть не мог! Мы все его ненавидели, даже драгоценная мачеха!
Я пулей взлетела по лестнице, но на верхней ступеньке остановилась. Имею ли я право вмешаться в ссору двух братьев? Я твердо решила покинуть поместье, едва будут раскрыты два убийства, и уже не считала себя служанкой. Если честно, я думала о себе как о тайном агенте мистера Бертрама, но прекрасно понимала, что тут он вряд ли согласился бы со мной. И еще я ничуть не сомневалась, что для мистера Ричарда остаюсь всего лишь ничтожной и докучливой прислугой. Что меня волновало, так это насколько докучливой я ему кажусь и что он может предпринять, чтобы избавиться от раздражающего фактора в моем лице. Так что меньше всего на свете мне хотелось лишний раз попасться ему на глаза. Однако сейчас у меня не было выбора – поговорить с мистером Бертрамом как можно скорее было очень важно.
Я медленно преодолела последние ступеньки, решив, что, если тихонько встану в самом конце холла, возможно, мне удастся привлечь внимание того брата, который нужен.
Ссора между тем разгорелась нешуточная, мистер Ричард с багровым лицом метал громы и молнии:
– Черт тебя побери, Берти! Ты мне тут проповеди читаешь, а сам притащил в дом свою шлюху и думал, что я буду ей платить! – Он нацелил указующий перст прямо на меня.
Остаться незамеченной не удалось. Я сделала несколько шагов, чтобы мистер Бертрам меня тоже увидел:
– Прошу прощения, но мне очень нужно с вами поговорить…
– Убирайся на кухню, девка! – рявкнул мистер Ричард.
– Эфимия! – в отчаянии воскликнул мистер Бертрам. – Сейчас неподходящее время!
– Но…
Тут оба Стэплфорда воззрились на меня и хором заорали:
– Прочь!
Признаться, я не привыкла к такому грубому обращению. Поэтому подхватила юбки и помчалась вниз по ступенькам. У меня за спиной возобновилась ссора, и, стыдно сказать, теперь в бурном диалоге слишком часто упоминалось мое имя.
Внизу лестницы я чуть не столкнулась с мистером Холдсуортом.
– Возможно, сейчас самое время тебе сходить на почту и отправить то письмо матери, – сказал он. – Пусть тут пока все немного уляжется.
Долго убеждать меня ему не пришлось: в доме я задержалась всего на несколько минут, чтобы взять конверт и плащ, и вскоре уже шагала по подъездной аллее. Воздух по-прежнему был свежим и колючим от мороза. Вокруг в природе царили тишь да гладь, и немного этого спокойствия передалось моей душе. Сердце перестало бешено колотиться, дыхание выровнялось, щеки перестали пылать. С моих плеч будто сняли тяжелое бремя, и мне стало казаться, что, если я сейчас подпрыгну – зависну в воздухе и полечу. Вне стен Стэплфорд-Холла я чувствовала себя легкой как перышко.
Если в доме заметят мое долгое отсутствие, миссис Уилсон не преминет этим воспользоваться, чтобы вышвырнуть меня с работы. Но ускорять шаг не хотелось – я неспешно прогулялась по полям и вышла к деревне.
Впереди к почте направлялась пожилая леди в очень желтой шляпе и с большой корзиной из ивовых прутьев. Когда я тихонько вошла в здание, она уже беседовала со стоявшей за прилавком работницей почты – женщиной средних лет в неуместном летнем капоре с цветочками. Они дружно обернулись ко мне.
– Чем могу помочь? – спросила женщина за прилавком.
– Мне нужно отправить письмо. У вас есть марка?
Леди с корзинкой внимательно всмотрелась в меня:
– Вы из Стэплфорд-Холла?
Я кивнула:
– Новая служанка.
Две дамы обменялись взглядами.
– Что-то не так? – осторожно спросила я.
– Все в порядке, голубушка, – отозвалась служительница почты и показала мне марку: – Наклеить ее для вас?
– Да, спасибо. – Я почувствовала себя неуютно, глядя, как она читает адрес на конверте.
– Ищете другое место работы? – поинтересовалась леди с корзинкой.
Я покачала головой. Деревенские порядки были мне хорошо известны – я понимала, что от меня ждут какой-нибудь истории, и желательно поувлекательнее.
– Нет, я пишу своей прежней хозяйке. Она просила дать ей знать, когда я устроюсь на новом месте. Сама она переехала в дом поменьше и поэтому отпустила меня. Сейчас в большом особняке всем заправляет ее сын, а мне не очень хотелось на него работать…
– Стало быть, из огня да в полымя! – воскликнула дама с корзинкой, а служительница почты на нее цыкнула.
– Леди, – спокойно и со всем почтением начала я, – кажется, я далеко не все знаю о Стэплфорд-Холле и буду крайне благодарна, если вы меня просветите. Я в здешних краях чужая, а матушка моя далеко – не у кого спросить совета.
Женщины снова переглянулись. Меня их тайные знаки уже начали утомлять.
– Ну пожалуйста! – взмолилась я.
– Я не сплетница, – заявила служительница почты. – Мне нужно поддерживать репутацию заведения.
Дама с корзинкой лишь разочарованно вздохнула.
– Да, конечно, – вежливо согласилась я, пожелала им обеим удачного дня и вышла на улицу.
Возле крыльца я сделала вид, что у меня развязалась шнуровка на сапожке, а через минуту, как и ожидалось, по ступенькам торопливо спустилась дама с корзинкой. Она на ходу подхватила меня под локоть и увлекла за собой в сторонку.
– Она боится не угодить местной знати. – Дама кивнула в сторону почты. – Только никакая это не знать, а презренные выскочки. И хорошеньким молоденьким девушкам вроде тебя надо быть с ними настороже, учитывая недавние события.
Я энергично закивала.
– Что ж, про все эти убийства и говорить не буду – мало что знаю, но вот рассказывал ли тебе кто-нибудь о той служанке, твоей предшественнице?
Я помотала головой. Дама с корзинкой подступила ко мне поближе и понизила голос:
– В беду угодила, в такую беду… – Она отстранилась и несколько раз многозначительно кивнула в подтверждение собственных слов.
– О, – сказала я, когда до меня наконец дошло. – В ту самую беду?
– Умерла при родах. Ребеночек-то выжил, крошечная девчушка, но Стэплфорды ничем помочь не захотели. Мать покойной вне себя от горя. Их семья местная, так что слухи в наших краях ходят, и кое-кто очень недоволен.
– Кто?
– Она никому не говорит. Может, от стыда, а может, надеется, что отец заберет ребеночка или хотя бы даст ей денег на содержание, если она будет держать язык за зубами. Только надежды всё никак не оправдываются.
– Это очень печально.
– А не надо было юбку задирать. – Дама покрепче перехватила корзинку. – Расплатилась за собственный грех.
Я с трудом подавила гнев и смолчала – знала, что мое мнение по этому поводу даме с корзинкой не понравится.
