Наконец они с Иванычем поднялись под самый потолок, где лестница заканчивалась короткой площадкой всего с одной дверью. Лифтовое сообщение обрывалось еще на предыдущем этаже, и, очевидно, Иванычу всегда приходилось потопать по ступеням, даже когда подъем он совершал на лифте. Они остановились перевести дух у перил.
– Не устал? – спросил мастер Игоря, как-то естественно перейдя на «ты». Это понравилось Кремову, теперь он чувствовал себя уютнее.
– Есть немного, – признался тот. – Что ж вы так высоко забрались?
– Давняя история. Сначала пришлось, а затем самому слезать не захотелось. Этому цеху очень много лет, он на комбинате одним из первых появился. Тогда решили застраивать промзону от внешней границы, собирались аэродуги размещать, парки разбивать и прочее, в общем, промгородок в старом понимании явления. После высадки кто ж задумывался о нынешних целях комбината? Тогда лишь бы выжить, не до жиру. Но нашли ребис, научились его эффективно использовать, и оказалось, что промышленность вполне может выполнять массу задач одновременно, включая бытовое и творческое обслуживание граждан. Это и кружки по интересам, и изобретательство всякое и прочее и прочее. К тому времени настоящую промышленность решили перебазировать на юг, где она и поныне благополучно живет, а здесь в уже построенные корпуса пустили мастеров.
Мастерская Иваныча представляла собой светлое просторное помещение с панорамными окнами. В середине стояли большой стол и пара стульев с роликами, на столе сиротливо скучала «книжка» мобильного ЭВУ. Справа вдоль глухой стены протянулась вереница каких-то компактных станков, накрытых разноцветными пластиковыми кожухами. У дальней стены вплотную к окну расположился большой верстак, рядом с ним – серые металлические этажерки с разнообразным инструментом. Левая стена «отдыхала» от функциональной нагрузки и позволяла подобраться к подоконнику, на котором Иваныч наверняка любил посидеть, разглядывая соседний корпус и видневшуюся за ним даль.
Игорь с любопытством озирался вокруг, а мастер тем временем выложил на стол материалы проекта и застыл над рисунком мотоцикла «три четверти». Он разглядывал его долго, потирая подбородок и прищуриваясь, а затем произнес, будто бы ни к кому не обращаясь:
– Красивая машина!
Такой приговор снял последнее напряжение внутри, утвердилось ощущение, что «Борзой» попал в нужные руки.
Иваныч собрал рисунки в папку, прочел пояснительную записку и обернулся к Игорю:
– Знаешь, над этим придется попотеть. Ну-ка, опиши мне свой мотоцикл свободно. Какая мощность у него, что за тип двигателя и так далее?
Игорь подробно описал конструкцию, как он ее видел, Иваныч не перебивал и не задавал уточняющих вопросов, только помечал что-то в блокноте. Это заняло определенное время, затем мастер открыл ЭВУ и застучал по клавишам, вглядываясь в экран.
– Ну что ж, есть контакт! – обрадовался чему-то он. – На сегодня достаточно. Скоро я тебе позвоню и приглашу на согласование общей компоновки, хорошо? Кстати, ДОТ выдал мне информацию по твоему проекту – просил отнестись к нему с повышенным вниманием. Не знаешь почему?
Игорь пожал плечами, не хотелось объяснять все в деталях:
– Наверное, считает, что проект поможет отвлечься от ненужных размышлений, я ведь на перепрофилировании, а это непросто в психологическом плане.
– В лечебных целях, стало быть?
– Пожалуй, в лечебных.
– Тогда ясно, почему мотоцикл, – улыбнулся Иваныч.
Спускаясь по лестнице к выходу, Игорь размышлял над его словами. Удивляло, как в одном и том же проекте Герман и Иваныч увидели совершенно разное. Первый расценил все как блажь гражданина, страдающего от безделья, и решил выхолостить идею, даже не разобравшись в сути. Герман, как все молодые, куда-то спешил, «бил по площадям», не желая заморачиваться мелочами, а уж мотоцикл наверняка таковой являлся. Что это? Ни два ни полтора, как говорится, – народному хозяйству не нужен, новых идей никаких (там еще и двигатель внутреннего сгорания – архаика!), а если приспичило некоему Игорю Кремову, одному на миллион, соригинальничать, то милости просим – компромисс в виде яхтенного клуба или парапланеризма, эти занятия массовые, матчасть освоена. Да, немножко себя поломаем, но надо же иметь совесть и не загружать мастеров глупостями. А Иваныч? Он увидел то, о чем Игорь даже не сказал. В Улей бы его, преподавать.
На улице шел дождь, с полей через комбинатовскую стену захлестывал ветер. Тополя, уходящие вереницей вдоль цеховых стен в перспективу, качали костлявыми узкими кронами. Каждый новый порыв отщипывал пучки желтых листьев, мельтешащих в полете проблесковыми маячками. Скоро деревья разденутся донага, совсем скоро. Вот вдали показалась точка: это мчал по золотому ковру за пассажиром «мыльный пузырь». Дождь придавал контраста всему – цвета на мокрых поверхностях сделались сочными, глубокими: асфальт иссиня-черный, опавшие листья золотые, электрокар почти пурпурный. Контраст дождь выбивал и в запахах: ну когда еще можно подышать корой тополя и сырой кирпичной стеной?
«Да, в следующий раз возьму с собой Аю, – подумал Игорь, забираясь в электрокар. – Только Иваныча нужно предупредить».
Уже на выходе из комбината мысли вернулись к Герману. А ведь он по-своему прав! Молодому мастеру необходимо реализоваться, поучаствовать в создании чего-то полезного, стоящего. Это потом, перед пенсией, с чувством выполненного долга можно будет не спеша эстетствовать над изощренными фантазиями чудаков, поглядывая на красный уголок в мастерской, украшенный грамотами и медалями. Правда, у Иваныча в уголке ничего такого нет, только Ленин да старенький затертый хронометр – награда еще его отцу за ударный труд при строительстве Солнечного водохранилища. Но все же.
Глава 118
Вести от гидростроевцев приходили редко. Вернее, редко публиковали интересные сообщения от них, научные же данные принимались регулярно, а широким массам их не озвучивали за ненадобностью – различные НИИ рутинно формировали свои информационные массивы, малопонятные обывателю. Главное – к упавшему метеориту подобраться никак не получалось, он будто специально залег в труднодоступной расщелине на отроге горы. Оставалось ждать улучшения погодных условий, что расстраивало, ведь вся спешка оказалась напрасной: сезон метелей и низких температур можно было переждать и в Солнечном. Экспедиция не испытывала бытовых трудностей, но особенно радовало Игоря отсутствие в ней межличностных конфликтов, значит, Катя справлялась со своими обязанностями хорошо.
Казимиров уклонялся от бесед, да и от встреч тоже, поэтому никакой информации из первоисточника получить не удавалось. Это периодически покалывало обидой душу. Расстраивало и молчание Кати, будто списали они с профессором Игоря со всех счетов и вычеркнули из своих жизней. «Так надо», – убеждал сам себя Кремов по дороге на лекции или домой.
Марина компенсировала все. У нее получалось заполнять собой мир мужа, вытеснять из него переживания и сомнения.
Когда дети оставались у родителей с ночевкой, супруги погружались в параллельную реальность, где не существовало ничего, кроме их чувств. Именно проведенные вместе ночи заряжали энергией жизни обоих, хотя, конечно, ему энергия нужна была больше. «Сейчас есть только я!» – улыбаясь, произносила Марина, а затем запускала пальцы в волосы мужа и поцелуем лишала его последних остатков разума. Кремов превращался в сгусток полыхающих нейронов и, в свою очередь, разжигал встречное пламя еще больше. Через ее страсть и любовь он отчетливо воспринимал действительность, в остальном жизнь казалась набором умственных и волевых задач, решаемых в стерильных условиях. Как-то, глядя на спящую жену, Игорь подумал об этом и почти испугался – полоснула мысль о большей реальности прожитого на Ложе. Запах волос Марины, вкус ее слегка потрескавшихся от ветра губ, маленькие складки в уголках рта, сонное сопение, не идеально ровное из-за осеннего насморка, легко остудили разум, но в то же время стало ясно, насколько важна эта женщина: где она, там реальность.
