Составляя Валентинычу компанию, Игорь таскал за двоих провиант, дождевики, термометры и прочее оборудование. Выслушивал о погодных фронтах, об их глубине, циклонах и аномалиях. Это, наряду с физической нагрузкой, немного отвлекало от тоски.
Старик раскусил тайну какого-то атмосферного явления, мучавший метеорологов во времена его молодости:
– Из учебников истории мы знаем, что на прото-Земле наблюдались Утренние глории – длиннющие белые шланги облаков, прокатывающиеся в вышине! Жутковато, не находишь? – Игорь послушно кивал. – Стоишь себе, и тут над тобой противоестественные облака пролетают! На Земле такое тоже случается, и никто не может объяснить причину. Но, глядя на мир с балкона, я разобрался, в чем дело!
Далее следовала пространная лекция о конвекции теплого воздуха от разогретой пустоши, об обрушении на него холодных масс с Северо-Солнечного плато, о закручивании горизонтальных вихрей, конденсации жидкости и мгновенном ее замерзании.
Игоря вновь посещала мысль о трагедии Валентиныча, добровольно превратившего жизнь в «безделицу». Может, он и не возвращается в город, потому что боится увидеть свое «открытие» открытым кем-то другим? Наука ведь не стоит на месте и, в отличие от «альтернативщиков», она методична.
Нерв старался оборвать эти тоскливые размышления, убоявшись последствий. Но обмороком и не пахло. Странно, приступы уже давно не накатывали, болезнь словно затаилась. Может, травка все же помогла?
Глава 143
Но основную работу Игорь выполнял не в котельной и не в странствиях с Валентинычем.
По иронии, требовалось оправдывать подозрения Дрима, максимально оперативно вербуя в свою команду возможно большее количество игроков. Игорь понимал, что нет времени формировать круг единомышленников подле себя, и этого, к счастью, не требовалось. Подходящим кандидатом на роль лидера выступил Май Жуков. Он имел внутренний стержень, вызывал симпатию многих жителей Скалы, кроме того, Май уже мог твердо опереться на своих друзей.
Компанию Жуковых Игорь даже нарек про себя сектой Мая. В нее входили Джина, с которой Нерв познакомился в «Медузе», парень Джины по кличке Лапкоплав, немногословный гигант Яшка, две сестры-близняшки Нюра и Зина, бывшая технолог «Пищевика» Женечка по кличке Эльф и Рома по кличке Ротор.
Членов секты объединяло желание вернуться в город. Никто об этом в открытую не признавался, но все понимали все без слов. В остальном маевцы казались абсолютно разными людьми.
В противовес основательной и последовательной Паше, Джина болтала без умолку, стремилась во все сунуть нос и слыла неисправимой ура-оптимисткой. Она следовала принципу «всегда готов!»: обожала сабантуи, страшные истории по вечерам, развеселые анти-ДОТовские протесты, «Медузу», рок-н-ролл и не терпела зиму, дождь и морализаторские поучения в свой адрес. На Скалу попала типичным образом – с делегацией текстильного завода, где она, в силу природной неугомонности, отвечала за агитпроп и культпросвет. Возглавляемые ею передовики производства несли «альтернативщикам» вразумляющий свет, но та поездка закончилась переформатированием самой Джины. На Скале Джина устроилась в «Медузу», помогала в столовой и барменам. Оттуда переняла ресторанный стиль жизни, много курила, перепробовала все коктейли и лишь в одном отличалась от большинства ветреных коллег – хранила верность своему Лапкоплаву и по первому его зову сбегала с любых вечеринок домой.
Лапкоплав – прирожденный оппозиционер. В Солнечном его не устраивал ДОТ, на Скале не нравился Дрим. Лапкоплав когда-то вдоль и поперек проштудировал «Наставление по партизанской войне» и настолько проникся идеей герильи, что наотрез отказался возвращать книгу в библиотеку. За это отхватил дисциплинарный выговор по представлению секретаря культпросвета Жанны Долговой – будущей Джины. Узнав впоследствии о парадоксальном фортеле своей обидчицы, сменил гнев на милость, заочно влюбился в нее и, бросив в ДОТе на стол заявление об увольнении и отказ от перепрофилирования, устремился на Скалу. Кличку получил за неуживчивость и спорщицкий характер. Поначалу кто-то называл его ершом, кто-то ежом, на что будущий Лапкоплав обижался вдвойне: мало того, что обзываются, так еще и вразнобой! В конце концов ерша и ежа по шуточному предложению Мая решили скрестить в химеру с лапами и плавником. Кличка прижилась, теперь Лапкоплав обижался только на то, что обзываются.
Яшка очень любил трудиться и целый день мог посвящать занятиям типа рубки дров, перетаскивания тяжестей, прополке травы. Его на вес золота ценили креативщики, которым он никогда не отказывал в помощи, несмотря на кричащую бредовость некоторых креативных инициатив. Постоянная занятость на этом поприще да значительная площадь Скалы являлись причиной того, что Яшкины созидательные усилия никак не конвертировались в сколько-нибудь заметное глазу благоустройство поселка. Яшка засыпал первым на всех посиделках, носил джинсу, сшитую из двух, никогда не рассуждал на мировоззренческие темы и держал ручного ужа, люто ненавидимого женщинами и Лапкоплавом. Впрочем, уж не докучал недоброжелателям – он по примеру хозяина воздерживался от пустопорожних разговоров, предпочитал пореже выползать из коробки. Каждое утро Яшка отправлялся к «Медузе», где раздавали завтраки, и набирал на всех, поэтому никто из маевцев не завтракал в своих жилищах, все встречались у Жуковых. Может быть, это вторая причина, объединявшая членов секты. Странно, но со своей чудовищной силой, трудолюбием и безотказностью Яшка не принимал участие в дримовской деятельности. Еще одной выдающейся странностью, мгновенно подмеченной Игорем, была неспособность Яшки внутренне разделять Скалу и Солнечный. Он и оказался-то здесь только потому, что чувствовал большую нужность безалаберным «альтернативщикам», чем родному крепкому колхозу «По заветам Ильича». Там-то хозяйство работало и без Яшки, а тут нет – вот и вся подоплека.
Нюра и Зина – детдомовки, их родители погибли в ребисовой шахте. Игорь помнил из стародавних сводок ДОТа: некоторые свойства ребиса, слабо изученные, проявились в страшном взрыве, унесшем жизни двадцати восьми горняков. Сестры выросли трудолюбивыми и статными, но, как и все сироты, чуток диковатыми. На Скале никто не вмешивался в их огороженный уютный мирок, в то время как в Солнечном ДОТ постоянно норовил рассортировать сестер по разным заводам и выдать замуж. У близняшек имелся выделенный канал ментальной связи, по которому они мгновенно обменивались информацией. И Нюра, и Зина работали в столовой «Медузы», имели доступ на продуктовый склад, никогда не подводили с качеством и свое временностью готовки. Обе любили Яшку, а он не хотел никого обижать. В этом треугольнике вообще никто никого не хотел обижать, поэтому Нюра и Зина условились дождаться еще одного Яшку, а по его появлении уже «крутить любовь». Пока же девушки сообща берегли наличного Яшку, справедливо полагая, что такие на дороге не валяются и «не приведи случай, Яшенька сгинет, тогда уж век обеим в девках сидеть». Кремов чувствовал, что Яшка любит Нюру, но, как уже было сказано, – никто не хотел никого обижать.
Эльф и Ротор нашли друг друга на Скале, хотя до нее были знакомы в Солнечном. Эльф – автор тех самых «один к одному», которые очень нравились Кремову. Хорошенькая до невозможности женщина. Она единственная из маевцев, кто перешагнул рубеж в сорок лет, но выглядела значительно моложе. Эльф страдала неизлечимым бесплодием, поэтому личное у нее не заладилось с самого начала. Подруги вышли замуж, обзавелись детьми, Женечка выпала из их круга, серьезного мужчину, по понятным причинам, не нашла и всю жизнь заглушала боль и тоску ударным трудом: создала рецепты изумительных блюд, принципиальную схему «горячего» пищевика, заслужила гору грамот и вымпелов, но однажды даже работа перестала спасать. В своем горе Женя не замечала молоденького двадцатипятилетнего техника Рому, а тот, вопреки предписаниям ДОТа и протестам родителей, пошел на приступ. Эльф отбивалась как могла от ухаживаний парня, не желая губить его судьбу. Скалу она выбрала как средство последнего шанса, но Ротор на то и Ротор, что так просто не остановишь, – нашел ее здесь, и Эльф уступила. Они жили для себя, совсем не разделяя местных идей, без идейной ненависти к Солнечному.
