Впрочем, как и положено трапперу, он сдержал мальчишеское желание покопаться в настройках и отложил свою драгоценность до поры. Игорь подарил тете шкатулку из искусственного дерева, но хорошо сделанную. Ужин поджидал: горячий борщ, галушки, сало, свежая зелень и запотевшая бутыль с можжевеловой водкой. За столом собралась вся семья, кроме деда Никифора. Он был жив, но, несмотря на преклонный возраст, отсутствовал: дежурил в ночном.
– Если б он знал, какие у нас сегодня гости, то бегом бы прибежал, – смеялась тетя, – но вы оба неожиданно.
Происходящее Игоря удивило. Он так давно не бывал здесь, думал, его забыли и во всяком случае потребуется время, чтоб снова стать своим. Но вот все за столом, и будто вся взрослая жизнь в Мегаполисе ему приснилась ночью, а сейчас он пробудился. Дядя с тетей не спрашивали, на сколько он пожаловал, почему вдруг решился, но видно было, что ловили каждое его слово. Игорь коротко рассказал об Улье, о работе, о неудачной женитьбе и что в последнее время трудился не по профессии. Приехал в гости, соскучился.
Тетя не сводила с него глаз, как и Галинка с Петрухой. Детям наверняка рассказывали о старшем брате, и теперь он, казавшийся раньше полумифическим, на возвращение которого никто не рассчитывал, сидит рядом, живой и настоящий.
– Дядя, в станичке есть какая-нибудь работа? – внутренне волнуясь, спросил наконец Игорь.
На лицах родственников отразилось изумление. Затем губы Нетребы расплылись в недоверчивой улыбке.
– Та не, – протянул он, прищурившись, – не может быть! Хах, мать, ну, что я тебе говорил? Когда-то это должно было статься! Игорь, сынку, мы тебе не только работу, но и невесту найдем! Тут девахи – не мегаполисные курицы!
Душевное напряжение спало, Игорь окончательно успокоился. Все разговоры о его прошлом и будущем, все новости о станичке еще впереди, но самый главный вопрос разрешился. Вскоре женщины ушли устраивать Игорю постель, а мужчины остались за столом. Долго беседовали. О годах, прошедших с момента расставания, о событиях, уместившихся в них, о будущем. Игорь намеренно не касался чувствительных для себя тем – родителей, памяти о них. Успеется. Сейчас под самогон, проникающий в желудок с небывалой для алкоголя легкостью, Нерв боялся растеряться совершенно. Нет, он не стеснялся неизбежных слез, не опасался эмоциональной перегрузки, но не желал в первый же вечер пестрой мешанины из едва ухваченных вершков от переживаний, достойных отдельного подхода и осмысления.
Глава 67
Игоря поселили в хатку к деду Никифору. Николаич с пяток лет назад отстроил новый просторный дом из камня, туда перебралась вся семья, за исключением деда. Не нравилось старику в новоделе жить – там все модное, нарядное, не по его разумению. Никто возражать не стал, тем более хатку было жаль бросать без обитателей. Как-никак она долго служила верой и правдой Нетребам, в ней родились Петруха и Галинка, а когда-то очень давно по ее бугристому глиняному полу бегал Игорь.
Спальню ему, теперешнему, отвели угловую, с маленьким оконцем, выглядывающим на запад. В крошечную комнатку помимо сетчатой кровати, стула и полированного шкафа ничего впихнуть не сумели, но и того казалось сверх меры: шкаф занимал едва ли не треть объема, а его дверцы при открывании почти доставали до кроватного торца. Комната эта показалась Кремову лучшим местом на всем белом свете. В недра шкафа он упрятал весь свой скарб: развесил на старомодные плечики экипировку, в ящички рассовал предметы первой необходимости, шлем водрузил на антресоли. Тетя с сестрой привели кровать в порядок, застелили ее толстенным матрацем и белыми простынями.
Дверь из кельи Игоря выводила в комнату побольше, там стояла кирпичная печка с черной чугунной плитой, оштукатуренная и выбеленная с боков и по дымоходу. На поверхности плиты, напоминая мишени в тире, выделялись чугунные кольца-матрешки, вложенные в круглое отверстие на плите и друг в друга. Ими регулировался нагрев посуды: вынутая из «мишени» серединка открывала маленькое отверстие, для чайника, к примеру; следующее кольцо расширяло горелку посильнее, и в дело шла сковородка; из отверстия, освобожденного от колец, уже жарило как от ракетного сопла, только казан подставляй!
На потемневшей от времени тумбочке, накрытой ажурной тюлью, стоял керамический кувшин с водой и граненый стакан. На стене висели выцветший портрет молодого деда Никифора с женой да картина-«кубань» с всадником. Потолок белел свежей побелкой, распространявшей характерный ракушечный аромат. Тетя сказала, что здесь ничего не изменилось с детства Игоря, и он желал поверить этому. Но без последнего штришка, с которым смутно-томительное «почти» сменится ярким озарением, не получалось. Нечто ключевое, неотрывно вплетенное в душу секретным кодом, никак не попадалось на глаза.
Игорь лег на кровать и сомкнул веки. За стеной бушевал степной ветер, от его порывов поскрипывали в ушках ставней упорные крючки и бесновато взвывала печная топка. Пахло свеженькой наволочкой, горячими кирпичами, старым настенным ковром, деревом, известью. По коже разбежались мурашки – да, это тот дом, который он когда-то покинул, дом просто ждал момента, чтобы остаться с маленьким мальчиком наедине, обнять его и успокоить. Игорь беззвучно заплакал. Ему захотелось к родителям, которых он никогда не видел, захотелось обнять маму и отца. Они тоже были здесь и дышали этим воздухом.
Глава 68
Максим Кремов, из ненаписанного. Остров Харта, Мегаполис.
«День 4.
Хорошие новости – догадка в отношении Джонсона и компании подтвердилась. Вчера ночью меня отметелили в карцере. Тупые ублюдки, им не хватило ума даже на малость – не засветиться. Сынок, как видишь, не остается ничего другого, кроме как писать тебе „мысленно“. Мыслей им не отнять у меня.
Опостылевшие рожи надзирателей я больше не увижу, сегодня меня и нескольких горемык погрузили на старую баржу и привезли на остров смерти.
Теперь, когда нас никто не слышит, я могу рассказать тебе о вещах более важных, чем ребис, болячки и лагерный быт.
На острове совсем другая реальность, здесь прячутся самые страшные и гнусные грехи нынешних „элит“ человечества. Я никогда не задумывался, а сколько людей жило перед нами? Сколько приходится мертвых на каждого живого? И что они, мертвецы, для нас? Теперь понимаю, что предки совсем не должны отдаляться от потомков, нужно навещать и помнить ушедших, взамен они поддержат и наставят, научат на своих ошибках, а самое главное – продолжат жить в нас. Представляешь: ходишь себе по земле такой уникальный и временный, а на самом деле думаешь мыслями своего прадеда, и поэтому тебе не двадцать пять, а семьсот двадцать пять лет! Скажешь, чушь? Вовсе нет! Это как перерождение массы личностей в одном единственном теле! Точно говорю. Задача живущего – впитав в себя весь опыт родителей, совершить еще один шажок в развитии: стать чище и светлее, приблизиться еще немного к Истине! А теперь представь, у человека забирают его предков – не знает он, ни кто они, ни где похоронены, ни чем жили и чего добились, через что прошли и каких ошибок насовершали. Выходит, начинай все сначала, а за коротенькую человеческую жизнь разве успеешь прожить сотни предыдущих, да еще чего-то нового достичь? Нет, конечно!
