– А за башни в пустошь разрешат заходить? – спросил Игорь.
– Кто его знает? Ох, чую, перепишут нас, как цыплят на ферме, и пикнуть не дадут, – веско рассудил младший Нетреба. – Опять же, до городка добралась какая-то комиссия, проверяют – здешний, нездешний, ХАЭНы сканируют. К чему такая бюрократия?
Последний вопрос прозвучал риторически. Петро присел и закурил папиросу, упрятав огонек в кулаке. Игорь рассматривал копошащихся рабочих, снимавших в лучах прожекторов строительные леса и оборудование.
Бюрократия.
Мегаполис отгораживался от пустоши стеной. Мир, лежащий к северо-востоку, скоро будет потерян навсегда. Неважно, что лишь единицы отчаянных пытались доселе вырваться из плена прогнившего карцера. Сама возможность переступить черту, совершив бросок в неизвестность, позволяла тысячам держаться и не сходить с ума от тоски. Теперь останется лишь обреченность. Игорь даже представил, как это будет. Мегаполис ускорит экспансию, переваривая по пути все отличное, непохожее. Речь о застройке высотками, лимитах на фауну от «Монсанье», прокладке асфальтовых магистралей, речь о проникновении мегаполисного образа жизни, взглядов, системы ценностей в головы всех без исключения людей «внутристенного» пространства. «Стандард оф лайф» разольется волной вокруг, неся знаменем колу, котлетки Макдауэлла, «расслабляющее» кино. Родители перестанут понимать, зачем детям нужны книги, нудная учеба, мораль. Волна поглотит город за городом, общину за общиной и, наконец, обрушится на стену, разорвав последних «не таких» пулеметными очередями из бойниц на башнях с голубыми маяками.
Не останется даже осколков для «вне игры». Один из них – клуб прокаженных – уж на что казался крепким орешком, но теперь переварен потрохами Мегаполиса. Наступит очередь кордонной линии.
Дыхание недалекого будущего уже ощущалось в Мечетке. Пока сердца станичников не превратились в хранилища страхов и вожделений, однако процесс этот исподволь прогрессировал. В дальнейшем корысть, возведенная в ранг официальной политики Бюро и де-факто общественной мегаполисной морали, неизбежно разделит и мечетинцев, доселе уберегавших души в своей глухой резервации. Пресекутся традиции взаимовыручки, а если не станет «горищ» – каюк, как выражался дед, всему.
Как-то в следственной практике Игоря произошел случай – пропала девочка. Ее родители немедленно обратились в Нерв за помощью и сообщили, что ребенок не вернулся вовремя из школы, ХАЭН отключен, ранее склонности к побегам у девочки не наблюдалось. По мнению мамы, ребенок стал жертвой педофила. Обычная семья, по-человечески приятные люди – и такое горе. В круг подозреваемых попал мужчина, часто отиравшийся у школы в вечерние часы, ранее судимый житель соседнего дома и даже школьный учитель физкультуры, недовольный успеваемостью пропавшей. Профессионалы знают, что в деле розыска человека, как в медицине, есть понятие «золотого часа», по истечению которого шансы на успех начинают убывать по экспоненте. Нервы принялись за дело безотлагательно, но, едва группа разместилась в служебном автомобиле, мама девочки вышла на связь и, перемежая слова со всхлипываниями, радостно сообщила, что дочь нашлась! Оказалось, девочка после учебы навестила одноклассницу, ХАЭН разрядился, и, пока дети возились с зарядкой, множество взрослых охватила паника. Нервы с удовольствием закрыли так и не родившееся толком дело о педофиле. Все же, пока улаживались формальности и сигнал отбоя добрался до полицейских, те успели прошерстить подозреваемых. Первый оказался папой одного из учеников, по обыкновению ожидавшим сына за школьной оградой; уголовник ранее привлекался за кражу, то есть за преступление, не связанное с педофилией; а школьный учитель, выяснилось, «придирался» ко всем, зато его подопечные показывали отличные результаты в межшкольных олимпиадах. При этом никто из подозреваемых не удивился визиту копов!
Страхи жителей Мегаполиса настолько прочно укоренились в сердцах носителей, что недоверие к ближнему и ожидание худшего там давно стали нормой бытия. Игорь не сомневался, что наряду с объективными причинами те страхи имели и искусственную подпитку: Бюро культивировало их для разобщения людей, чтобы не плодить слишком прочных групп, способных вырасти в силу, с которой придется считаться. «Боитесь? Бюро – единственная надежда, только не забывайте уплачивать налоги и исполнять повинности». Люди прячутся от страхов, запираются в раковинах, какое уж там условное «горище», тем более на безвозмездной основе!
Мечетинские сорванцы еще носились беззаботно дотемна по улицам, и за позднее возвращение им грозило наказание не по причине родительских тревог, а лишь дисциплинарного свойства – в конце концов, что детворе сделается плохого, кто им навредит?
Но вурдалак уже присматривается к этим местам.
Петро курил, тревожно глядя в ночную даль. Для него чипы в ХАЭНе и проверки оседлости – только бюрократия, для Игоря – начало конца и катастрофа. Вместе с этой мыслью пришла азартная, почти авантюрная решимость использовать свой шанс на всю катушку. «Не я первый», – пронеслось в голове. Необъятный космос над головой и свежий запах можжевельника зацементировали убеждение поставить все на кон – рвануть в пока еще открытую дверь.
Перед глазами открылся океан без берегов, усыпанный звездами и наполненный упругим шумом ветра в можжевеловом лапнике. Назад можно и не вернуться, но стоит ли об этом горевать? «Есть шанс, есть шанс», – так и пульсирует мысль. Игорь представил, как невыносимо ему будет, если он струсит и повернет назад. Все!
Нерв закрыл глаза, растворившись в секунде глубочайшей эйфории, – он стал могущественным монолитом без тени сомнений по поводу правильности или неправильности собственного решения. Как жаль, что это не может длиться долго! Секунда концентрирует столько откровений, столько самопознания, что ее заряда иной раз хватает на годы вперед. Обычно всего за секунду человек по-настоящему решается круто изменить жизнь или ею пожертвовать.
Дальше – неизбежное самоедство. «А не новый ли побег это? Не слабостью ли вызвано желание рвануть за башни? Не уклоняюсь ли от последней схватки?» – сыпались вопросы. Но это даже хорошо, когда сыплются вопросы, это значит – внутренняя работа идет, потом будет меньше неожиданностей.
Предстоял серьезный разговор с Николаичем.
Глава 77
Дед Никифор сидел на завалинке, накинувши на плечи старую выцветшую черкеску, и блаженствовал, прикрыв глаза, под вечерними солнечными лучами. Игорь беззвучно устроился рядом, но старик тут же заговорил:
– Подыши этим воздухом. Я расскажу про каждый запах в нем. Слышишь, как донник расстарался? С детства, с тех времен, когда я пас настоящих коров, его аромат для меня был желто-зеленого цвета. Сейчас он царь, но разнотравье не даст царевать долго. – Дед слабо улыбнулся, не открывая глаз. – Много охотников забить своим запахом степь. Что-то отцветает, что-то вступает в права… только полынь, как водка за столом, горчит каждому блюду, всегда тихонько примешивается к самому сильному цвету.
Помолчали.
– Что, Виктор-то, поди, недоволен? – прервал тишину старик.
