– Вряд ли, – ответил вместо Марины Семенов, – все-таки видеть глазами умерших людей дано единицам. На то вы, Игорь, и определены ДОТом в число коммуникаторов НКО, чтоб различать малейшие токи ноосферы.
Услышанное породило больше вопросов, чем ответов. Почему одинаково воспитанные люди, можно сказать, частички одного целого, не проявляли стремления объединиться? Если уж ребенок Солнечного точно знал, что такое хорошо и что такое плохо, почему раз за разом переступал через себя в Мегаполисе? Он задал им эти вопросы.
Марина предположила:
– Ты как себя там ведешь? Играешь по принятым правилам или живешь в полном согласии с совестью?
Игорь вспомнил свои внезапные порывы: девушку с парнем на холодной остановке под моросящим осенним дождем, Евгения Митрофановича, такого разного, но всегда близкого, детей из молчановского приюта… Но в то же время в памяти восстала ежедневная злоба на нерасторопных водителей, медленных пешеходов, продажных копов. Ее, злобы, всплыло гораздо больше. Матвей, заразивший мечтой целое сообщество, вычеркнут из друзей и вызывает острые приступы брезгливости. Ну а сам-то Игорь что? Каков он, ребенок Солнечного?
«Два тебе, с минусом до китайского города Шанхая!» Кремов обреченно «застрелился» оценкой школьной «русички» Ольги Яковлевны. Что такое «Шанхай» и зачем туда тянется минус, навсегда осталось тайной, но от странной фразы так явственно разило беспощадным разочарованием учителя, что буквального перевода и не требовалось.
Игорь откровенно не справился: не уберег Юкэ, не распознал изменений в Матвее, слишком редко навещал Казимирова, сбежал из Мегаполиса, оставив таких как Жучок. Потери, потери, потери. Кроме того, не давала покоя еще одна мысль.
– Все плохо, друзья, – вздохнул он, – и я не разделяю вашего ликования. И еще я не понимаю, почему же такое идеальное общество, как Солнечное, погибло? В чем причина? Я просмотрел кучу слайдов, прочел рекомендованные вами книги, побродил по музею. Но там все так стройно и причесано, что не видно и признаков краха. И во снах ничего об этом нет!
Глава 97
Марина и Семенов замерли на мгновение.
– Уверен, пора приступать к третьему этапу и заканчивать эксперимент! – провозгласил Семенов, обращаясь к Марине.
Он потупила взор и кивнула в знак согласия. Озадаченный Кремов увидел, как из люка в полу бесшумно поднимается загадочное сооружение – что-то вроде реанимационной койки.
– Что это? – спросил человек.
– Разработка нашего НИИ, – объяснил Семенов, – называется «Ложе». Вам пора домой, Игорь. Там ответы на все вопросы. Признаюсь, предыдущие этапы эксперимента несколько затянулись, Ложе заждалось.
– Какой еще эксперимент? – воскликнул Кремов.
Марина взяла его за руку:
– Не стоит терять времени, доверься мне!
Выполняя указания Марины, Игорь обнажился и улегся на койке. В абсолютном молчании она долго присоединяла к его коже какие-то провода, щелкала тумблерами на консоли управления. Внезапно Кремову непреодолимо захотелось спать, он попытался сообщить об этом, но не смог. Проваливаясь в забытье, успел расслышать Эверестово:
– Наконец-то…
Глава 98
Игорь открыл глаза и увидел озабоченные лица Марины и тестя. Кремов неловко улыбнулся: губы, будто чужие, не хотели слушаться. «Как хорошо проснуться», – подумалось ему.
Николай Иванович вынул из нагрудного кармана в халате ручку и блокнот, всем видом намекая, что готов записывать, но Игорь не горел желанием диктовать. Марина теперь тоже улыбалась, склонившись над столом. Как же она прекрасна! Пока он отсутствовал, окрасила волосы в каштановый цвет, и таким ее каре нравилось Игорю еще больше, чем прежде. Оно сейчас рассыпалось песочными струйками, обрамляя любимое лицо. Большие, чуть раскосые глаза, ямочки на щеках…
Белый халат, обязательный в институте, лежал на плечах Марины формальной накидкой, поэтому совсем не мешал разглядеть ее летнее платье, которое держалось на груди мягкой резинкой и оставляло открытым все, что выше. Игорь протянул руку и коснулся ее руки, тут же протянутой в ответ. Пальцы скрестились, сердце застучало чаще.
Николай Иванович недовольно посмотрел на дочь. Ее присутствие, как он и предполагал, разрушило надежды на получение информации по горячим следам, Игорь явно думал не о науке или практической пользе, а о своей жене. Профессор разочарованно спрятал блокнот и ручку обратно в карман и произнес:
– Ну, что я тебе говорил? Теперь ты довольна?
– Па-а-ап, – протянула она виновато, но с улыбкой.
Николай Иванович не мог не уступить, невзирая на плохо скрываемую досаду. И это «па-а-ап» действовало на него обезоруживающе еще со времен, когда дочь была малышкой.
Игорь приподнялся, притянул жену к себе и легонько поцеловал в губы. С ее запахом, теплом и почти осязаемой любовью он ощутил, как реальность стремительно набирает привычную насыщенность и, вступая в права, норовит безжалостно затереть в памяти только что пережитое. Кольнула совесть.
Кремов сел на столе, свесив ноги, усмехнулся своему лабораторному наряду – пижаме в горошек. Голова только немного закружилась, и тут же все вернулось в норму, конечности уже управлялись гораздо легче. Время терять нельзя.
– Марина, нам действительно придется подождать, – произнес Игорь с сожалением, – я постараюсь освободиться побыстрее.
Профессор Семенов, восторжествовав, принялся, как дирижер, руководить помощниками, готовившими аппаратуру для записей, и снова извлек блокнот.
Марина обняла мужа:
– Ты уж постарайся, дети скучают очень. Их папа на три месяца еще никогда не пропадал, даже в экспедициях на связь выходил. – И на ухо шепнула: – Люблю тебя!
С большим трудом Игорь заставил себя переключиться на работу. Марина обернулась к нему уже у дверей – взаимные улыбки, и через мгновение Кремов остался в обществе тестя и его специалистов.
Глава 99
Обещанное «побыстрее» заняло два дня, в течение которых из Кремова выжали всю информацию до капли. Игорь рассказал о подключениях к общему массиву памяти, о вживании в роли космонавта, смотрителя маяка, Нерва и о яркой неоднозначной действительности, служившей фоном для таких вживаний. Профессор Семенов фоном интересовался слабо и, по правде говоря, не скрывал разочарования от результатов эксперимента. Нужной информации с гулькин нос, а приснившаяся жизнь – только сопутствующий артефакт, бесполезный шум, потопивший в себе время и силы, затраченные институтом на эксперимент.
Кремов, наоборот, не переживал, его занимали в первую очередь мысли о семье. Наконец к вечеру второго дня Семенов прекратил допросы и превратился из вредного ученого в тестя.
– Хватит пока, может, информация еще какая-нибудь всплывет попозже, но сейчас езжай отдыхать. Маринка меня вчера чуть не сожгла взглядом.
