– А ты?
– Что я? Я, как видишь, не с ним, но и против него выступить не могу. Во-первых, он и правда мой добрый сосед, и наши семьи связаны старой дружбой. А во-вторых, у него Рейнхард в заложниках.
– Рейн! – ахнула Радка.
Карстен хмыкнул:
– Не горюй ты по своему Рейну. Все у него в порядке, жив и здоров, ест сладко, спит мягко, с девушками хороводится и знать не знает, что его жизнь под залогом. Но я-то знаю! Так что иди-ка ты наконец вниз, дай мне выспаться и с мыслями собраться, у нас дел невпроворот.
Часть четвертая. Месяц начала охоты. Невидимый город
Олень я: в семь ветвей рога,
Я паводок: в равнины ширь,
Я ветр: над глубиной озер,
Я капля рос: паду с зарей…
Свищу копьем: мне быть в крови…
Песнь ирландского друида Амаргина в пересказе Роберта Грейвза
Глава 38
Наконец-то наступили долгожданные теплые дни – то веселое время, когда в полях расстилаются шелковые ковры молодой травы, деревья надевают зеленые платья и белые накидки, воздух наполняется запахом цветов, птицы не смолкают с утра до ночи, приветствуя заход солнца страстными канцонами, а его восход – томными альбами, и все прекрасные и благородные юноши и девушки отправляются в луга водить хороводы, сплетать цветочные гирлянды и славить владычицу весну.
Во всяком случае, именно так поступили чужане. Примерно за декаду до свадьбы их принцессы Аин с королевским дядей Хильдебрандом все чужане, жившие во дворце, выехали за пределы столицы и раскинули шатры на зеленых лугах по берегу реки. Там они забавлялись скачками, потешными боями и охотой в ближайших рощах. Горожане что ни день толпами собирались на стенах, чтобы полюбоваться невиданным зрелищем. И посмотреть было на что. Чужане вихрем носились по полю верхом, на всем скаку прятались под брюхо коню, чтобы избежать удара копья, заставляли лошадей перепрыгивать через канавы и поваленные деревья, потом садились на колесницы и на полном ходу осыпали стрелами мишени, а спешившись, показывали чудеса ловкости в обращении с боевыми секирами, словом, как могли развлекали публику.
Но с особым нетерпением все в городе ждали того дня, когда сам Хильдебранд наведается в стан чужан, чтобы в честном бою с Армедом завоевать право на невесту. Словом, за городской стеной царило оживление и радостное предвкушение еще больших чудес.
Но то – за городской стеной. В самом же городе было неспокойно. В теплые весенние ночи горожане толпились в кабаках или просто выходили с кружками пива посидеть на скамье у своего дома и поговорить о том, что, слава богам, чужане убрались из столицы, и как бы сделать так, чтобы они сюда больше не возвращались, что могучему Хильдебранду лучше бы не мечтать о прелестях юной варварки, а заняться истреблением ее соплеменников, которые продолжали грабить мирные деревни и города. Поговаривали также о том, что короля Рагнахара давно уже не видели в Пантеоне, что он в своем дворце поклоняется какому-то новому богу и что теперь нужно ждать скорого возмездия от старых богов. Передавали из уст в уста слух о том, что на юге маркграфы подняли восстание, решив отделиться от короля и уйти под руку к Сюдмарку. Иные, правда, говорили, что войско маркграфов ведет сам Кольскег Хардинг и что в Колдовскую Ночь он прибудет в столицу, чтобы своей рукой вышвырнуть Рагнахара из королевского дворца. Одним словом, мельницы мололи неустанно.
* * *
Сайнем несколько дней ломал голову, как обезопасить Аин от нападения того не знаю кого, и в конце концов понял, что придется вернуться к старым временам и немного поколдовать, иначе ничего не получится. Он попросил у Десс разрешения оставить ее на два дня, и та с легкостью согласилась, правда Сайнем не был уверен, поняла ли она, о чем он говорил. Десс по-прежнему пребывала в той же странной полудреме: вроде и не спала, но и никогда до конца не просыпалась, а целые дни проводила, шатаясь по улицам города со шкатулкой-черепахой на поясе и на ходу работая спицами. Когда Сайнем смотрел на ее вязание, ему становилось совсем тошно: один за другим Десси вывязывала небольшие разноцветные квадратики: красные, желтые, синие – и стопками складывала в корзинку. Сайнем просто физически чувствовал, как улетучиваются из ее головы остатки рассудка, словно вино, поставленное на огонь, и по-прежнему не знал, как ей помочь. Поэтому старался думать не о ней, а об Аин – тут, по крайней мере, у него был план.
Итак, оставив Десси и строго-настрого наказав Дари за ней присматривать, Сайнем покинул город и отправился в гости к Армеду и Аин. Те по его просьбе отвели ему отдельный шатер, где Сайнем провел весь день без пищи и воды. Ночью, когда в лагере воцарилась тишина, Сайнем вышел из шатра, неся на плечах связанную черную овцу, а руках – обнаженный меч. На берегу он разделся, вымылся в ледяной воде реки и как был нагишом покатался по земле, словно пес, чтобы немного обсушиться и настроиться на нужный лад.
После этого он набрал воды в медный таз, вырыл мечом неглубокую яму в земле, перерезал овце горло и дал крови стечь в яму. Горсть земли, перемешанной с кровью, он бросил в таз, затем взял таз в руки и, не оборачиваясь, зашагал прочь. За спиной он слышал хриплый лай собак, лязг оружия, хлопанье огромных крыльев, но не оборачивался и не подавал виду, что боится.
Благополучно добравшись до шатра, он проколол палец ножом и дал стечь в воду трем каплям крови. Потом сел на землю и уставился на воду в ожидании.
Волшебник честно просидел над водяным зеркалом до утра, но оно осталось неподвижным. Сайнем не знал, отчего это случилось: то ли он подзабыл свое прежнее ремесло, то ли живущая в нем лесная магия не терпела рядом с собой соперниц, то ли Сайнем так и не сумел изгнать из головы тревогу за Десси и Аин. Для того чтобы совершать чудеса, нужно, чтобы тебе было все равно, жив ты или нет, а это у Сайнема в последнее время получалось все хуже и хуже.
Так или иначе, а чуда не случилось. Сайнем со вздохом оделся и решил потихоньку, никого не потревожив, выбраться из лагеря. Но не тут-то было: у соседнего шатра его поджидала сама Аин. Не слушая никаких объяснений и не снисходя до приветствий, она схватила волшебника за руку и потащила за раскрытый полог.
– Ну? – выдохнула она ему в лицо, все еще не отпуская его руки. – Что ты узнал?
Сайнем хотел сказать: «Прости, ничего не вышло», но тут увидел, что ее глаза полны страха, подавился собственными словами и лишь промычал что-то невразумительное.
Впрочем, Аин его толком и не слушала – она дошла уже до той стадии тревоги, когда человек может слышать лишь собственные мысли.
– Ты только не брани меня, – зачастила она, пряча лицо у Сайнема на груди. – Я знаю, знаю, что не должна спрашивать. Но ты хоть намекни. Я так уже не могу. У меня же нет четырех лиц, чтобы следить за всеми сторонами сразу. А теперь я не знаю, кому доверять. И никому не верю, только тебе и Армеду. Откуда мне знать, может это сам Хильдебранд хочет меня убить?! Я знаю, я здесь чужая. Меня все ненавидят. Но ты же знаешь, мы не можем вернуться домой. Говорят, что мой брат, наш с Армедом старший брат, он совсем плох, он тронулся умом, когда его укусила воздушная змея. Ты ведь знаешь, они с Армедом друг друга ненавидят, а я осталась с Армедом, но все равно они оба мои братья, как правая и левая рука, не могу же я ненавидеть одну свою руку, правда? И все же если я вернусь в горы, мой старший брат меня прогонит обратно или забьет до смерти. Халдон, скажи, что ты узнал, я не могу ждать! Кто ищет моей смерти?! Когда это случится? Скажи, слышишь, я не могу больше!
