Горец побывал в каменном мешке уже дважды, став легендой резервации «Тухлая лощина», как ее называли все – от заключенных и надсмотрщиков до сотрудников научного центра и инкубаторов, где выращивали шурале.
Последовал новый удар в живот. Перед глазами вспыхнули разноцветные звезды, и затрещало в голове. Никита согнулся пополам, но ему не дали упасть. Два надсмотрщика крепко держали под руки, третий проводил «обучение», как они это называли. Того, кто бил, звали Бодало, настоящего имени никто не знал и не стремился узнать. Он был из лишенцев и старался выслужиться перед командованием резервации, чтобы его восстановили в статусе.
Лишенцы жили отдельно от гореванов в более комфортабельных бараках. Поговаривали, что у них нет нар, а стоят отдельные кровати с настоящим накрахмаленным бельем и персональными тумбочками, у них цивилизованный туалет, один на барак, и душевые кабины. У гореванов прямо по центру барака была дыра в полу, гадь не хочу, да тесное двадцатиметровое кафельное помещение со сливами, куда загоняли весь барак, по сорок-пятьдесят гореванов в очередь, и с потолка пускали тугие струи воды. Вода лилась либо ледяная, либо сущий кипяток. Лишенцам позволяли читать и беспрепятственно передвигаться по территории резервации. Гореванам без разрешения бугра, старшего по бараку, нельзя было даже в туалет сходить. На работы из барака их выводили рано поутру, построенными в колонну, а возвращали только к вечеру.
Если лишенец выслуживался и угождал начальству, его восстанавливали в статусе гражданина, летианина, но вернуться назад в город, к прежней жизни, он не мог. Такой летианин оставался жить в резервации, перебирался в служебную квартиру и зачислялся в штат персонала. Правда, подобные случаи происходили крайне редко, но Бодало надеялся, что ему повезет, и из кожи вон лез, чтобы доказать свое право на свободу.
Для гореванов существовало два выхода из замкнутого круга: либо умереть от старости или непосильных нагрузок, либо отправиться к научникам, которые находили ему практическое применение. Во втором случае его могли отправить на опыты, или перевести в инкубаторы, где вырастить из него шурале, или распустить на запчасти. Правда, гореваны из барака попадали в инкубаторы очень редко, на шурале живой материал отбирали в фильтрационных боксах по прибытии каждой новой партии заключенных.
Бодало поднял Никиту за волосы и прописал ему прямой удар в челюсть. Голова дернулась, как футбольный мячик, и парень потерял сознание. Надсмотрщики выпустили его, и Горец рухнул мешком на каменный пол.
Бодало сплюнул вязкую слюну, утер пот со лба, подхватил ведро с ледяной водой и опрокинул его на Горца. Никита тут же пришел в себя, зафыркал, отплевываясь от попавшей в рот воды, и попытался подняться. Бодало боднул его сапогом в живот, но как-то вяло, потеряв интерес к экзекуции.
– Ты, собака, у меня смотри, тихо бы себя вел, а то все одно и то же. И не надоело тебе гореванов в бараках будоражить? Они животины молчаливые и покорные, ума лишенные, а ты их на бунт подстрекаешь. Непорядок. Так ты долго не протянешь, я ведь к тебе со всей душой, а ты в душу харкнуть норовишь. Нехорошо, – Бодало покачал головой, – Скажи, не надоело? Неужели не понял, что ничего не добьешься? Они – скотина смирная, а ты – брыкастый. Но мы тебе норов-то пообломаем.
– Куда его? – спросил один из надсмотрщиков. – Опять в каменный мешок?
– А чего делать? Пусть посидит, о поведении своем дурном подумает, может, чего и решит. Третья ходка у него, как-никак. Такого в «Тухлой лощине» еще ни разу не было. Можно сказать, рекорд резервации. Обычно ершистые ломаются, либо дохнут, падлы, а тут стойкий типчик попался, – проворчал Бодало. – Пегий, веди его к мешкам!
– А может, ну его?.. – Пегий нерешительно переминался с ноги на ногу. Ему совсем не улыбалась прогулка к поляне каменных мешков, где воняло, словно в выгребной яме, к тому же через несколько минут у него начиналось свободное время, и потратить пускай даже маленькую его часть на служебные дела было бы обидно.
– Я тебе устрою «ну его»! Сказал «в мешок», значит, не рассуждать, а запихивать! – раздулся от накатывающей ярости Бодало.
Несмотря на то, что он был из лишенцев, а остальные входили в штат персонала резервации, Бодало верховодил. Все знали, что он на хорошем счету у коменданта резервации полковника Бауэра, и ссориться с полковничьим любимчиком никто не желал. К тому же, Бодало имел характер жуткий, не понравится что, мог вместе с гореванами и лишенцами в каменный мешок засунуть, а пока разберутся, что невиновный в мешке сидит, много времени пройдет.
Пегий тяжело вздохнул, словно ему предстояло пару грузовиков с кирпичами разгрузить, и поднял Горца с пола. Второй надсмотрщик подставил плечо, и, разделив вес, они понесли тело к месту отбывания наказания.
Никита чувствовал, что в этот раз ему досталось основательно. Пара сломанных ребер не в счет, главное, что все внутри отбито. Накатила новая волна острой, режущий брюхо боли, он закашлялся и выхаркнул на мостовую сгусток крови. Дело совсем плохо, если уж он кровищей плюется, значит, внутренние органы ему ощутимо помяли.
Никита приоткрыл, насколько мог, заплывшие глаза и посмотрел, куда его несут. Каменный мешок – не самое худшее место в резервации, существовали наказания и пострашнее: молотилка, донорская, но о них Никита только слышал, оттуда живыми не возвращались.
Донорская внушала ужас. Туда приводили живых гореванов, подключали к проводам и трубкам и в течение нескольких месяцев откачивали из них кровь, сперму и другие продукты жизнедеятельности организма. Сперма шла в родильную, где искусственно растили болванки для шурале, кровь на животноводческие нужды, прочее на производство удобрений и другие надобности. Гореван, ставший донором, выкачивался за пару месяцев до нуля, умертвлялся и шел в переработку.
Молотилка считалась менее страшным местом. Провинившегося горевана отправляли на дробильный конвейер, где он следил за исправностью конвейерных лент. Дробили на них все что угодно, от тяжелой породы до трупов, перетираемых в комбикорм для свиней. Продержаться тут могли и подольше, но кому как повезет. В обязанности наказанного горевана входило в случае аварии или засора чинить конвейер, при этом движение ленты никто не останавливал, и нередко горе-монтеры оказывались втянуты в зубья молотилки.
Надсмотрщики дотащили Горца до поляны каменных мешков, которая располагалась возле внутренней бетонной стены с вышками охраны и кольцами колючей проволоки поверху. Никита уже успел выяснить, что за ней находилась контрольно-следовая полоса, и вторая бетонная стена с вышками охраны. На каждой вышке стоял мощный прожектор и пулемет. Проникнуть на территорию резервации или попытаться сбежать казалось практически невозможным. Но Никита слышал, что нередко на резервации совершали налеты гореванские партизаны, и чаще всего их налеты оказывались успешными. Стены и пулеметы не останавливали их, партизанам удавалось вывести из резервации заключенных, при этом они не разбирали, кого спасают. Что гореван, что лишенец были для них одним и тем же, страдальцем, достойным другой жизни.
