Выпить сейчас было бы просто чудесно. Дома меня ничего не ждет. Совершенно очевидно, что Бен решил расквитаться со мной самым хитрым и изобретательным способом. Трудно поверить, что он все это придумал в одиночку. Теперь, когда я узнала, что он сходил в полицию и наплел им, что я будто бы его избила, вся моя тревога превратилась в ненависть. Но не может же он притворяться вечно. Факты выросли передо мной в такую гору, что перевесили все, что, как мне казалось, я знала раньше. И хотя я и знаю, что это плохая идея, я действительно хочу выпить.
– Да, с удовольствием. Только возьму сумку.
– Отлично! А переодеться ты не хочешь, mon ami
[7]?
Я смотрю туда же, куда и он, и понимаю, что до сих пор одета в розовую ночную сорочку, в которую меня сегодня нарядили костюмеры. Неужели я говорила с полицией в таком виде? В целом все прикрыто, но под сорочкой я абсолютно голая, и сквозь тонкую розовую ткань видны очертания сосков.
– У тебя точно все хорошо? Ты же знаешь, что можешь мне доверять? – спрашивает Джек. Доброта в его голосе пробивает мою эмоциональную броню, и глаза наполняются слезами. – Ох, блин, прости, я не хотел довести тебя до слез.
Он обнимает меня одной рукой и прижимает к себе. В первый момент я просто стою неподвижно, не зная, что делать: тут нет ни сценария, ни режиссерских ремарок. Он утирает мне слезы, целует в лоб. Во всем этом чувствуется некоторая фальшь, но с актерами так всегда: мы не знаем, когда нужно остановиться. Однако я действительно начинаю расслабляться, кладу голову ему на плечо и закрываю глаза. Он гладит меня по голове. Я вдыхаю его запах и не сопротивляюсь, когда он притягивает меня еще ближе. Мне нравится ощущать его тело вплотную к своему, я думаю о том, как он выглядит под рубашкой, представляю себе, как снимаю ее. Мне слышно, как стучит его сердце, – почти так же быстро, как мое.
– Если ты хочешь пойти в бар в сексуальной прозрачной ночнушке, то иди, конечно, тут не о чем плакать, я не буду мешать, – говорит он, и я смеюсь. Джек из тех людей, кто считает, что шуткой можно залечить любую рану. – Или тебе помочь ее снять?
Я предполагаю, что он все еще шутит, и отступаю за ширму, чтобы переодеться во что-нибудь менее откровенное. Потом быстро смываю с лица размытый слезами грим, а Джек тем временем копается в телефоне. У него такой сосредоточенный вид, что мне становится любопытно, чем он там занят. Наверняка проверяет «Твиттер».
Мы идем по коридору по направлению к клубному бару студии «Пайнвуд», и на нас оглядываются все встречные. Иногда бар используют для съемок, но в остальное время он открыт для посетителей. Можно сказать, что жизнь подражает искусству и неплохо на этом зарабатывает. Бар полон под завязку, но менеджер просит одну пару пересесть и освобождает нам столик. Ненавижу, когда так делают, но я слишком устала, чтобы стоять, поэтому соглашаюсь на предложенный вариант. Кроме того, место освободили ради Джека, а не ради меня. Он точно звезда первой величины, все без исключения с ним здороваются и улыбаются ему, как будто я зашла в бар с Томом Крузом. Как хорошо, что можно спрятаться в его тени.
– Если не хочешь, ты не обязана мне ничего рассказывать, но, если что, я рядом, – говорит он, после того как мы выбрали бутылку вина. Всем остальным приходится делать заказ у бара, но только не Джеку.
– Бен так и не объявился, – говорю я.
Он хмурится:
– А почему полиция вместо того, чтобы его искать, приехала сюда?
– Они считают, что я имею отношение к его исчезновению.
Какое облегчение сказать это вслух! Почему-то теперь не так страшно.
Он молча смотрит на меня, а потом запрокидывает голову и хохочет. Его лицо краснеет, и он хватается за грудь, как будто ему больно от смеха.
– Хватит, это не смешно, – возмущаюсь я, хотя его реакция и заставила меня улыбнуться – в первый раз за последние дни.
– Извини, не сдержался. Я понимаю, что в кино ты играешь настоящую злодейку, но каждый, кто знаком с тобой в реальности, скажет, что ты бы в жизни не сделала никому ничего плохого.
Пожалуй, я все-таки недооцениваю свои актерские способности.
– Я уверен, что это какое-то недоразумение и завтра он объявится. Я вот часто не приходил домой и не сообщал жене, где я. Наверное, поэтому я больше не женат. А кроме того, он же журналист, твой муж, так ведь? Скорее всего, он просто валяется пьяный в каком-нибудь баре, как все журналисты.
– Да, наверное, ты прав, – соглашаюсь я, хотя знаю, что это не так.
– Bien sûr, je suis très intelligent!
[8]
– Зачем ты все время вставляешь в речь французские слова?
– Пытаюсь произвести впечатление на одну знакомую девушку. Как ты думаешь, это работает?
Я качаю головой.
– Merde
[9].
Джек извиняется и уходит в направлении туалета, оставляя меня наедине с моими сомнениями и страхами. Нет никаких сомнений: Бен меня подставил, чтобы наказать за что-то, чего я даже не делала. Вот что это такое – месть. Бен не только старше меня. Он умнее. Он больше прожил, больше прочел и больше успел увидеть за свою жизнь. Он понимает, как устроен мир, гораздо лучше, чем я когда-либо смогу понять, но я лучше разбираюсь в людях. Он так и не смог с этим смириться. Я понимаю людей и понимаю, почему они поступают так, как поступают. И я понимаю его. Чтобы мне навредить, он пытается разрушить мою карьеру, которая, по его словам, развалила наш брак.
Я этого не допущу.
Джек возвращается и немедленно снова наливает красного вина нам в бокалы – в мой значительно больше, чем в свой.
Я делаю глоток:
– Спасибо тебе. Да, наверно, ты прав, и все будет в порядке.
– Конечно, я прав, – отвечает он. – Ты и мухи не обидишь.
Двадцать два
Эссекс, 1988
Я прихлопываю муху, севшую на экран телевизора, скрученной в трубочку газетой, как меня научила Мегги, и радуюсь, что попала с первого раза.
Я уже привыкла к маленькому подсобному помещению, где сижу, пока открыта букмекерская лавка. Я изучила тут все трещинки в стенах, все пятна на столе и не забываю, что нужно по утрам надевать пальто. Хоть я и провожу целые дни в доме, радиатор сломан, и здесь холодно. Пальто на мне чужое, и на подкладке вышито имя его хозяйки, чтобы я его не забывала. Но теперь все это принадлежит мне. Мое имя, мое пальто. Кажется, мне тут начинает немного нравиться.
В подсобке я читаю, смотрю телевизор или слушаю кассеты со сказками на своем кассетном проигрывателе. Бывает, что у меня заканчиваются истории, придуманные кем-то другим, и мне больше нечего слушать, читать или смотреть. Тогда я сочиняю свои – про маленькую девочку, которая живет где-то далеко и чья мама не умерла, когда она родилась. Я рассказываю себе собственную историю, чтобы ничего не забыть. Рассказываю шепотом, чтобы никто не подслушал, и любуюсь облачками пара, вылетающими изо рта при каждом слове. Иногда я играю, что я маленький дракон и что в один прекрасный день я научусь летать, полечу домой и сожгу всех, кто сделал мне что-то плохое.
