— Сфотографироваться на память хотим.
Голос звучал доброжелательно. Викентьев спрятал револьвер в карман и отодвинул защелку, чтобы объяснить человеку без лишнего шума — ателье временно не работает, приходите завтра.
Но дверь отворилась резко, щелчком, и он еле успел отпрянуть, чтобы не получить по лбу. Вместо ожидаемого клиента вошел улыбающийся Топаз, а за ним Чухна. Туз последним заботливо притворил дверь и закрыл ее на задвижку.
«Так… — пронеслось в голове Викентьева. — Только не стрелять!»
— Господа, чем могу быть полезен?
Голос Викентьева звучал весьма убедительно. Но Топаз продолжал надвигаться с приклеившейся к лицу безжалостной улыбкой. «Узнали… не спрятаться…»
— Топаз, ты? — «искренне» удивился Викентьев. — Выпустили? Поздравляю!
— А откуда ты узнал, что я сидел? — Топаз оглядел комнату. — Сука одноглазая, хорошо устроился…
— Так вот ребята сказали! — Викентьев широко улыбнулся и показал на Туза.
— Иуда, — только и смог ответить Туз.
— Давай его кончу!
Чухна достал любимый ножичек и поиграл им, демонстрируя свое нержавеющее мастерство.
У Викентьева враз ослабели ноги и внизу живота стало томительно.
— Вы что, ребята? Я свой! Смотрите! — Он обвел рукой вокруг. — Да мы такие дела будем ворочать! Вы только посмотрите, сколько я сделал! Топаз! Ну поверь мне!
— Не хочется. Деньги где?
— Деньги? — радостно вспомнил Викентьев, бросаясь к сейфу. — Что же ты сразу не сказал?! Деньги все целы, вас ждал… Вы же видите: несчастный случай! Глаза как не бывало! Я и не мог до вас добраться! А деньги все целы… Вот. Две тысячи, как одна копеечка. Как договаривались…
И, неся околесицу, думал про себя: «Побольше страха… сейчас возьмут… повернутся и будут уходить… три выстрела в спину и на вокзал! Сейчас… сейчас…» Топаз взял пачку, не считая сунул за пазуху и щелкнул пальцами Чухне:
— Кончай его. Надоел.
Чухна с финкой в руке зашел поудобнее сбоку, со слепой стороны, приманивая к себе Викентьева, как в деревне приманивают уток:
— Ути–ути–ути…
И вот эта откровенная игра с ним, как с ущербным, взорвала Викентьева. Выхватив из кармана наган, он с яростным наслаждением выстрелил в ненавистное тело человека, собиравшегося зарезать его.
Три выстрела подряд мгновенно наполнили закрытое помещение грохотом и дымом. Три удара приподняли тело Чухны и отшвырнули его к стене, впечатавшись в которую он стал медленно сползать вниз, оставляя на мелованной поверхности три кровавых следа, как от удара звериной когтистой лапой.
Переведя тупое рыльце нагана на Топаза, Викентьев понял, что победил. Топаза можно было уже не бояться. Краем единственного глаза он заметил, как рука Туза нырнула за пазуху, не стал дожидаться ее появления, чуть развернулся в сторону Туза и нажал курок. Рыльце нагана плюнуло огнем, и на груди Туза появилась черная лохматая дырочка. Дырочка эта отвлекла Туза вначале на секунду, а потом и навсегда.
— Не убивай, — глядя Викентьеву в глаз, выговорил непослушными губами Топаз.
— Деньги!
Ствол уперся в Топаза. Тот медленно достал пачку, так же медленно протянул Викентьеву, второй рукой потащил из кармана браунинг, и…
— Пошел! — заорал Медянников. Батько зарычал, с одного замаха пробил замок и напрочь высадил филенку. В пробитом отверстии перед ним замаячила хорошо знакомая Топазова спина.
Путиловский и Берг не дошли пятидесяти метров до угла дома, как подряд треснуло три раза и через пару секунд еще раз.
— Наган! — крикнул Берг.
— Бегом! — заорал Путиловский и, скользя по льду, завернул за угол.
У полуподвальной двери кто‑то взмахнул топором и вышиб дверь. И все маленькое дверное пространство, а за ним и большой двор–колодец заполнились звуками беспорядочной перестрелки…
* * *
Вот говорят, от ненависти до любви и наоборот всего один шаг. А в действительности даже шага не надо было делать. Как только за спиной Топаза треснула и вылетела дверь, а в образовавшемся проеме застыла неимоверно большая фигура в черном, пытавшаяся сквозь этот проем пролезть, взаимная ненависть Викентьева и Топаза улетучилась не то чтобы быстро, а мгновенно. За спиной черного незнакомца высветились двое городовых, и в мозгу Топаза мелькнуло: «Полиция!» Чухна и Туз уже не помощники и даже не жильцы.
Теперь Топаз и Викентьев вновь стали друзьями, на сей раз по несчастью. Время потянулось медленно и стало вмещать в себя много событий и мыслей. Топаз, смещаясь в сторону и давая Викентьеву возможность стрелять по входящим, достал браунинг и уже в полуобороте стал выглядывать себе цель. У Викентьева три патрона, у него семь, а с той стороны непонятно сколько народа, стрелять надо наверняка.
Первым выстрелил Викентьев, но неудачно: пуля прошла мимо Батько и мимо городовых. Мешала пачка денег во второй руке, отвлекала своей непредсказуемой судьбой.
Тогда Топаз сместился вправо и сознательно прострелил пах черному мужику, в котором он только сейчас признал Батько. Тот застыл в проеме живой пробкой–раскорякой, что мешало нападающим: городовые не могли стрелять из‑за его спины, а Батько от шока не мог никуда двинуться.
Топаз прикидывал возможность прямого прорыва — нереально, во дворе положат на раз. В таких помещениях обычно бывало два выхода, но он этого верняком не знал. С другой стороны была дверь в заднюю комнату, и Топаз стал смещаться к этой двери, следя за фигурой Батько, который в данную секунду защищал их своим телом.
Вдруг из окошка брызнуло стеклом и сразу ожгло левую ногу. Это Медянников из неудобного положения, стоя на карачках, прострелил Топазу мякоть бедра.
— Не стрелять! — закричал Топаз Викентьеву.
Но было поздно. Точный выстрел в грудь Батько резко изменил ситуацию в пользу нападавших. Как только Батько мертвым кулем соскользнул вниз, городовые открыли беспорядочную стрельбу на поражение.
Топаз боком, скачками передвигался к спасительной двери, огрызнувшись одним удачным выстрелом — прострелил городовому боевую руку. Наган выпал, а у второго, стрелявшего в белый свет как в копеечку, кончились патроны. Медянникову же стрелять мешали осколки стекла, полностью искажавшие картинку. Наступила томительная пауза.
— Сюда! — и Викентьев нырнул в дверь, ведущую в лабораторию.
Топаз двумя прыжками очутился вслед за ним в спасительном закутке. Там же, вжавшись в стену, стояла какая‑то дамочка. Что она тут делала, откуда взялась — он даже и не удивился. Времени не было, да и сильно жгло пятки…
* * *
Нина все рассчитала точно, и маменька никак не могла найти ее прощальные письма. К тому же маменька не знала, с каким именно Яковом собралась бежать ее блудная дочь. Якова в этом доме держали за Станислава Добржанского. Кстати, сегодняшней ночью пусть изволит объясниться по этому странному имени. И Нина предалась мечтам о надвигающейся, как гроза, ночи.
