Пограничники стояли, как влитые. Подчиненные лейтенанта Котова отразили несколько атак, дважды подвергались артиллерийскому и гранатометному обстрелу, но держались. На флангах стояли пулеметы, пресекали попытки китайцев прорваться в слабых местах.
В минуты затишья солдаты обустраивали позиции, зарывались глубже в землю. Павел не чувствовал, как отмерзают пальцы рук и ног, а полушубок превращается в грязное тряпье. Не до этого. Он метался по позициям, следил за ситуацией, отдавал распоряжения.
Положение уже не казалось таким безнадежным, как час назад. На заставу прибывали усиленные наряды пограничников, с колес вступали в бой. Прибыли полтора десятка солдат с заставы «Богучанская». На обрыве становилось тесно. С советского берега работала минометная батарея, спешным порядком доставленная из пограничного отряда. Грузовики под артиллерийским обстрелом доставляли людей. Военным помогали местные жители: на санях по льду привозили цинки с патронами, увозили раненых, спасали их от обморожения, доставили даже станковый гранатомет. Пограничники расширяли плацдарм – продвинулись на флангах метров на сорок, спешно закреплялись, рыли саперными лопатками мерзлую землю.
В тылу противника внезапно разразилась пальба, наступление заглохло. Пограничники переглядывались, пожимали плечами. Непонятно откуда материализовался капитан Бубенцов с «Куликовских сопок» – тусклый, бледный, еле переставляющий ноги, с ним – трое бойцов, на вид такие же.
– Так это вы устроили тарарам в тылу у китайцев? – недоверчиво спросил Павел.
– Так точно, – согласился капитан. – Жару им задали крепкого, но потеряли БТР, трех пограничников и механика-водителя…
– Принимайте командование, товарищ капитан. Теперь вы здесь старший по званию.
– Не стоит, лейтенант, – устало улыбнулся Бубенцов. – Ты уже прижился, хорошо справляешься. Продолжай выполнять задачу, не будем вносить разлад. Только выдай моим людям боеприпасы…
На исходе второго часа китайцы предприняли последнюю атаку. Собрали все, что осталось, бросили в бой. Они перебегали, стреляли на бегу. Но уже чувствовались в них усталость, неверие в победу. Их подпустили ближе, а когда дистанция стала минимальной, ударили пулеметы, выдвинутые глубоко во фланги. Они фактически оказались у китайцев в тылу!
Люди Котова вжимались в землю, чтобы не попасть под «дружеский» огонь, а пулеметчики косили атакующие цепи. Противник не выдержал, начал отход. Через несколько минут с «Куликовских сопок» подошли два тяжелых БТРа, двинулись по узкой протоке, разделяющей два государства. Ведомый прикрывал ведущего, а последний вел мощный огонь по склону. В итоге был уничтожен штаб пехотного батальона, развернутого у границы, после чего китайцы побежали. Потрепанное войско переправлялось с острова через протоку и пропадало в хвойном лесу…
Настал момент, когда над островом повисла хрупкая тишина. Смолкли автоматные очереди, замолчали орудия и минометы. Павел подтянулся на руках, высунул голову из-за бруствера. Безмолвие стояло – словно оглох.
Мертвые тела устилали остров. В районе протоки что-то горело – едкий дым поднимался в небо, стелился горизонтально, как крона ливанского кедра. «Масло на кухне подгорело», – подумал Павел. Он обернулся. За спиной – лед Уссури, изрытый воронками.
– Тихо-то как, товарищ лейтенант, – подметил лежащий рядом Покровский – грязный, с оторванными пуговицами на полушубке. – Даже нарушать эту тишину не хочется…
– Однако придется, – хмыкнул Котов. – Передайте по команде: всем – вперед, но только осторожно…
Глава 10
Рядовой Бабаев очнулся в холодной не-уютной землянке, стал подниматься. В ребрах вспыхнула ослепительная боль, перехватило дыхание; он откинул голову на земляной пол. В мозгу – фейерверк, боль расползалась по членам.
Бабаев отдышался, повторил попытку. Медленно поднял руки, ощупал лицо – опухшее, незнакомое, вроде и не свое. Он размеренно задышал, прислушиваясь к позывам организма. Значит, жив, если больно. У мертвых ничего не болит.
Он ощупал ребра, бока. Резких неприятных ощущений не было, боль какая-то общая – сверху донизу. Были основания для слабого оптимизма – он цел, только здорово избит.
Память возвращалась беспорядочно – отрывки из обрывков. Неравный бой – фактически побоище, мертвые товарищи, бегство с Саней Локтионовым, вот он бросается с ножом на узкоглазого… Неужели все это было на самом деле?
Бабаев открыл глаза, обвел взглядом пространство. Слишком мутно, чтобы понять в одночасье. Его тащили, пинали, он слышал незнакомую визгливую речь…
Землянку строили на скорую руку, она притулилась на склоне холма: накат из тонких бревен, распорки, двухъярусные нары, на которые пролезет только… китаец, примитивная приоткрытая дверь – сквозь нее проникает в землянку тусклый свет. Неподвижное тело совсем рядышком…
Закололо сердце, Бабаев закряхтел, поднялся. Подполз к лежащему, перевернул. Это был Локтионов, вместе призывались из Новосибирска, вместе тянули лямку. Большими друзьями не были (куда уж нам до гениальных математиков), но и не собачились ни-когда.
Глаза товарища были закрыты. Он вроде даже не дышал. Все лицо в синяках, порезах, в волосах запеклась кровь. Он казался каким-то серым, непривычным. Но ведь жив был Локтионов (хотя и со сломанной ногой), они оба были живы, обоих китайцы тащили к себе в тыл, непонятно, зачем, но нужны им были живые советские пограничники! Зачем им тащить мертвого?
– Саня, Саня, очнись… – Бабаев уже не чувствовал боли, хрипел, стоя на коленях, тряс товарища. Тот не подавал признаков жизни, безвольно болталась голова.
Не мог он умереть! Бабаев задыхался, ощупывал Локтионова. Тот был без верхней одежды, холодный, как ледышка. Ну и что, что холодный? Бабаев тоже холодный, и что с того? Он открыл товарищу веко, прижал ухо к груди, слушал. Сердце не билось. Бабаев судорожно проверял пульс, как учили, но бесполезно – хоть бы одна жилка дернулась на запястье!
Душили отчаяние, злость и неверие. Что себе позволяют эти маоистские ублюдки! Какое они имеют право? Много времени понадобилось, чтобы осознать, что товарищ мертв. Очевидно, бросили в землянку еще живого, шевелился, стонал, но сколько времени прошло?
Кстати, сколько времени прошло? Да какая разница…
Он откинулся к нарам, перевел дыхание, попытался унять рвущуюся из груди ярость. Где он находится? Почему так тихо? Его не могли утащить далеко от границы – рядом берег Уссури, до него, должно быть, рукой подать…
Бабаев затаил дыхание. Действительно тихо. Хотя и не совсем – доносилась отдаленная китайская речь с характерными визгами и сменой интонаций.
На улице смеркалось – пока не сильно, но через час опустится тьма. Это не мог быть следующий день – это тот же самый, 2 марта, воскресенье, красный день календаря. Бой закончился… В чью, интересно, пользу? Хотя понятно, что в нашу, в чью же еще?
В какой-то миг он осознал, что дрожит не только от бешенства. Полушубка не было, шапки тоже. На ногах – сапоги, утепленные портянки, зимнее обмундирование стояло колом, а нательное белье совсем не грело. Мороз щипал конечности – миллионы игл впивались в кожу. Удивительно, что он еще не окочурился! Нет, он не умрет, не дождутся!
