Здесь была примерно середина горы. Значит, сзади – дорога, по которой подвозили орудия. Причем подвозили давно, тщательно маскировали – провокацию готовили не один месяц назад.
Вниз, за деревья, убегала тропа, ею пользовались китайские солдаты. Внизу под толщей льда протекала Уссури, спуск к ней был сравнительно пологий. Напротив – остров Коркинский, чуть правее – Атаманский. Он хоть и находился по диагонали, но орудия его могли накрывать прямой наводкой. В зоне видимости застава: казарма, караульное и подсобные помещения, далее – жилые двухэтажки. Все это тоже могла накрыть китайская батарея. За деревьями виднелись даже крыши Нижней Масловки.
Бабаев стоял на краю площадки, всматривался вдаль, забыв про холод. Уже стемнело, видимость уменьшалась. Внизу сновали мелкие фигуры. На льду – черные точки, видимо, подбитая техника.
К острову от заставы направлялся автомобиль – маленький, как игрушечный. Бой кончился – оно и так понятно – тишина стояла оглушительная.
«Если наши едут на остров, значит, не отдали!» – обрадовался Михаил. Но как туда пробраться? Китайцам накостыляли, но посты наблюдения остались, и снайперов никто не отменял. Будут мстить, стрелять по каждому, кто подвернется. Нельзя идти на Атаманский. Надо рвать напрямик – через реку, и будь что будет…
Он ощутил подозрительное тепло, насторожился. Подошел к искореженному орудийному щитку, потрогал. Останки орудий еще не остыли! Какой же жар тут царил, когда сдетонировали боеприпасы?
Михаил застонал, стащил дырявые варежки, приложил руки к щитку. Пришлось нагнуться. Долгожданное тепло потекло по телу. Он расслабился. Еще не наслаждение, но что-то похожее…
Сколько времени он так простоял – оцепеневший, забывший про все? За это время можно было всю китайскую армию к берегу подтянуть!
За спиной захрустел снег, чавкнула грязь под сапогами, по ушам ударил отрывистый окрик на китайском языке!
Дыхание перехватило, Бабаев вконец окаменел, так и остался в согбенной позе, спиной к врагам, которые находились в нескольких метрах от него. Почему не стреляют? Нет уж, вторично он в плен не попадет. Был уже – не понравилось.
И вдруг дошло – они же не видят, что он – русский! Китайский бушлат, китайская шапка – свой солдат, отбившийся от части, стоит и руки греет. Вот если повернется, представит на обозрение свою славянскую физиономию – тогда, конечно…
Повторился окрик, солдаты подошли ближе. Он должен был что-то ответить… ну, или хоть как-то отреагировать. В груди все сжалось. Правая рука медленно поползла в карман, где лежала наступательная граната «РГД-5». Михаил нащупал овальный корпус из тонкой стали, потащил гранату из кармана. Как бы ненароком повернулся боком, чтобы не бросались в глаза его манипуляции. Левая рука оторвалась от щитка, разогнула усики предохранительной чеки, указательный палец вошел в кольцо…
Он резко выдернул чеку и, не дожидаясь третьего окрика, метнул гранату через плечо – под истошный крик китайца, а в следующий миг уже кувыркался за щитком, отбивая ребра! Щиток хоть и покалеченный, но все равно – защита от осколков.
В кувырке он запоздало оценил ситуацию – трое или четверо, совсем рядом. Он, кажется, перестарался – инерция гнала дальше, Михаил докатился до обрыва, который оказался невысоким, загремел с него, взревев от боли – ствольная коробка чуть не перешибла позвоночник!
Китайцы – шустрые, возможно, кто-то и успел сигануть, сообразив, что не стрелять надо, а когти рвать!
Прогремел взрыв, разбросал обломки снарядных ящиков, закопченные гильзы. Повалился державшийся на соплях орудийный щиток.
Но невидимая пружина уже подбрасывала советского пограничника! Он вскочил, подстегивая себя пронзительным воплем, заученным движением сбросил автомат со спины, щелкнул предохранителем. Патрон уже в стволе…
Автомат бился в онемевших руках, едва не выскакивал. Пули летели вразброд, рикошетили от «копченой» стали. Их было четверо, такие же фуфайки, шапки на «рыбьем» меху. Двоих посекли осколки – они оказались в эпицентре взрыва. Третьего отбросило, он пытался привстать, осоловело водил глазами. Четвертый рвал заклинивший затвор, заливисто верещал.
Мгновение, чтобы выявить оставшиеся мишени, и вот он уже бьет конкретно, адресно. Запузырился, порвался от избытка свинца бушлат, китаец выронил автомат, начал извиваться, как червяк на крючке. Падай, сволочь!
Второй протестующе вытянул руку – не стреляй, пощади! В глазах стоял первобытный ужас. Что ж, русские – народ сердобольный, но не сегодня! Голова китайца раскололась, как орех, остались лишь глаза, объятые страхом.
По тропе со стороны дороги бежали другие солдаты – сколько их, Михаил даже не считал. Перекошенные узкоглазые лица, грязное обмундирование. Кто-то уже стрелял, не разобравшись в ситуации, – пули свистели высоко над головой.
Бабаев выпустил в них остатки магазина и уже не смотрел – досталось ли кому, стал быстро спускаться вниз. Извилистая тропа плясала перед глазами, скопления кустарника, дальше – опять деревья, смешанный лес до самой Уссури… Тропа пропадала за еловыми лапами. Склон был крутой, не для бега – корни, камни под ногами.
Бабаев пробежал метров десять, а дальше с ужасом почувствовал, как его несет по инерции – разобьется к чертовой матери! Может, и к лучшему, что запнулся. Дальше уже не бежал – катился кубарем. Китайского автомата в руках уже не было, да и черт с ним! Он был уверен, что разобьется. Небо и земля менялись местами, он взлетал на трамплинах, цеплялся за корни, деревья мелькали, оставались сзади. В глаза летело огромное дерево – почему-то без веток в нижней части, он уже видел свои мозги, размазанные по стволу, истошно завыл. В последний момент опять за что-то зацепился, сменил курс, страшное дерево промелькнуло рядом, а он со всего разгона влетел в яму, оставшуюся на месте выдранной бурей ели, – рухнул в нее, от мощного сотрясения чуть не испустил дух…
Но нет, сознание еще теплится. Михаил цеплялся за жизнь, страшно не хотелось умирать на чужой земле! Руки подергивались, ногти впивались в мерзлую почву. Он что-то шептал.
Несколько человек пробежали по тропе. Тряслись ветки, с них сыпался снег. Внизу кричали, китайцев гнала решимость догнать ненавистного русского.
Вдруг стало тихо. Сознание понемногу прояснилось, вернулись боль и чувствительность к холоду.
Михаил вытягивал себя из ямы, как из болота. Выполз, покосился на внушительный выворотень, спасший его от бесславной гибели. Он выживет, он справится…
Бабаев лежал на склоне, в окружении деревьев, понемногу приходил в себя. Китайцы не возвращались, очевидно, лазили по берегу, искали вчерашний день. А может, вернулись в часть другой дорогой. Это не имело значения. Тропа была рядом, но он не хотел на нее возвращаться.
Поднялся, побрел вниз – в противоположную от тропы сторону. В глазах темнело, а может, и не только в глазах – на окрестности реки опускались сумерки. Он падал на колени, прижимался к деревьям, отдыхал, потом опять поднимался, брел дальше.
