Книга Морок, страница 44. Автор книги Михаил Щукин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Морок»

Cтраница 44

До могилы пришлось брести по сугробу. Низенькая железная оградка, пухлый, еще не улежавшийся снег. Деревянный потрескавшийся крест и маленький железный памятник с невыцветшей еще краской. Навалясь на оградку, Андрей смотрел на могилу, и не было ни слез, ни слов, только сильно стучало сердце, и стук его упруго отдавался толчками в ушах. Прилетел снегирь, уцепился тоненькими лапками за жестяной венок, клюнул розовое пятнышко краски, видно, принял за ягодку, поднял головенку, покрутил ею, клюнув еще раз, жесть тихо звенькнула. Снегирь порхнул на оградку и долго недоуменно смотрел на пятнышко, которое его обмануло.

Так вот и встретился сын со своими родителями. Любил старший Агарин затянуть своим красивым голосом печальную песню: «Горе-горькое по свету шлялося…» Пел и не думал, что оно давно держит путь в его дом. Не заблудилось, не прошло мимо.

Изо всех сил Андрей сжал прутья оградки, так, что скрипнули кожаные перчатки, оторвался и побрел по глубокому снегу назад.

На службу Андрея провожал отец, и всю дорогу от дома до военкомата он шел чуть впереди сына, словно закрывал его широким, сильным плечом. Теперь плеча впереди не было, теперь впереди был только он сам, Андрей Агарин.

А райцентр Крутоярово жил своей жизнью. На улице стоял мороз. Дым из высоких труб прямыми столбами подпирал белесое небо, даже не покачивался в неподвижном, нахолодалом воздухе. Солнце над бором выползало лениво, но свет был ярким, и в несколько минут столбы дыма над трубами стали розовыми. Розовые дымы стояли над Крутояровом. Андрей долго на них смотрел, потом тихонько зашагал по центральной улице.

Возле универмага ему попались парень и девушка. На парне была солдатская шапка с белесым пятнышком от снятой звездочки, солдатские брюки и тонкое, не по сезону, пальто. Свой брат, отслужил только, сразу догадался Андрей. Сбоку, едва доставая парню до плеча, шла маленькая круглолицая девушка. Ее глаза так светились, что Андрей невольно остановился и несколько раз оглянулся…

2

Ранним утром в редакции было пусто. Только что вымытые полы влажно блестели. Андрей очень любил этот ранний утренний час, любил стоять у окна и смотреть с высоты второго этажа на центральную крутояровскую улицу. Сейчас она была многолюдной – народ спешил на работу. Горбились, поднимали воротники, зажимали носы варежками, а у ребятишек, которых на санках везли в садик, нельзя было даже разглядеть лиц, так они были закутаны в платки и шарфы.

Всего несколько минут он смотрел в окно, затянутое снизу ледком, но и этих минут хватило, чтобы ощутить радость нового дня. Отошел от окна и взял со своего стола свежий номер крутояровской газеты. Осторожно развернул ее, поднес к лицу. Сухой, чуть горьковатый запах, похожий на запах старых сосновых стружек. Но скорее всего, это неверно. Скорее всего, Андрей сам это придумал, потому что для него обычный запах типографской краски значил очень многое.

Когда-то он впервые прочитал в газете свое стихотворение, отец потом недоуменно держал на широкой ладони почтовое извещение и своим глуховатым голосом басил: «Ты гляди, еще и деньги платят. Ну дела… Три рубля с копейками ни за что». Сейчас запах этот напомнил Андрею о том, как он в первый раз перешагнул порог редакторского кабинета и как в первый раз пришел сюда на работу. Вспоминался этот запах даже в кубрике, далеко-далеко отсюда. Со временем многое стало обычным, неудивительным, а вот запах, сухой, чуть горьковатый, никогда не перестает волновать.

Андрей положил газету на место, перевернул на своем календаре листок и увидел, что цифра «десять», десятый ноябрьский день, обведена красным карандашом. Долго не мог сообразить – зачем? И вдруг вспомнил – сегодня ровно год, как он вернулся домой. Ровно год назад. Андрей мысленно начал перебирать события одно за другим, но тут тишина редакционного коридора нарушилась. Захлопали двери, пулеметными очередями застрекотала пишущая машинка, нетерпеливо и громко залился трелью телефон, кто-то крепко крякнул, войдя с мороза. И вот уже ответственный секретарь, пожилая, но все еще энергичная сухонькая Нина Сергеевна, зацокала острыми каблучками от одного кабинета к другому.

– Ребятки! Навались! Первая полоса пустая. Дружненько! Каждый по информации!

Андрей сел за телефон. В одном из колхозов должны были выполнить годовой план по сдаче молока, туда он первым делом и позвонил. Через полчаса, когда уже написал информацию, открылась дверь, и в кабинете появился Рябушкин, заведующий отделом писем, где Андрей числился литсотрудником. Он стянул с головы лохматую шапку, протер отпотевшие с мороза толстые стекла очков и глянул на часы.

– Кажется, не опоздал. Приказ по первой полосе, как я понимаю, отдан. Тороплюсь исполнить.

Скинул шубу, такую же лохматую, как шапка, и, лишившись шубы и шапки, словно уменьшился в росте. Невысокий, худенький, чуть сгорбленный, с маленьким худым личиком, Рябушкин напоминал взъерошенного задиристого воробья, только что потрепанного в драке.

– Телефон свободен? Начнем трудиться.

Рябушкин все делал быстро, легко: крутил телефонный диск, рассказывал Андрею свежий анекдот, смеялся, но, дозвонившись, тут же обрывал смех и разговаривал серьезным голосом, быстро записывал на листке своим неразборчивым, раздерганным почерком цифры и фамилии. Положил трубку, повернулся к Андрею.

– И последний анекдот…

Но рассказать не успел. Их прервал редактор. Павел Павлович Савватеев, прозванный за свой норовистый характер и упрямство Пыл Пылычем, хмуро поздоровался, откинул назад совершенно седые, но все еще густые к его шестидесяти годам волосы и веером раскинул перед Рябушкиным машинописные страницы.

Он ничего в них не подчеркнул, как обычно, не оставил на полях птичек.

– Не пойдет.

– Почему? Почему не пойдет? – Рябушкин легко вскочил со стула и повернулся спиной к подоконнику, упираясь в него руками. – Объясните.

– Ты прекрасно знаешь.

– Нет, вы объясните!

– Не буду я ничего объяснять. Одно тебе, Рябушкин, скажу – вижу я тебя насквозь. Понимаешь – насквозь. Отсюда всё и вытекает.

Савватеев ушел, а Рябушкин сердито перекинул через стол листки.

– Вот как, Андрюша, писать в наших условиях критику. Дальше корзины она не идет. Ты почитай, тут каждое слово правда.

Андрей прочитал. Рябушкин писал, что в трех совхозах большие приписки в строительстве, переплачивают деньги шабашникам, что местная ПМК регулярно заваливает план. Особенно досталось ее начальнику Авдотьину. Прочитал и недоуменно развел руками:

– Что-то не понятно. Похлестче печатали.

– В том и дело, что печатали-то раньше, да все общо. А у меня конкретные фамилии. Ссориться старику уже не по силам.

– Ну, ты брось, шеф не из трусливых.

– Был, Андрюшенька, был. Дело к пенсии. Вообще-то и мне скоро четыре десятка стукнет. Пора переходить на лирику: «Рано утром, – Рябушкин встал из-за стола и торжественно развел руки, – когда еще рассвет не занялся над селом, знакомой тропинкой, по хрустящему снегу Марья Ивановна идет на ферму…» Прекрасно и хорошо – никого не колышет.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация