Анна замолчала, задохнувшись на полуслове. Крячко поднялся, наполнил стакан и снова протянул ей. Та приняла воду с благодарностью. Выпила и, уже не спеша, продолжила:
– Выманить Плотарева в тамбур оказалось легко. Он то ли в подпитии легком был, то ли по женскому телу соскучился. Только клюнул он на меня. В тамбур вышли, он обниматься полез. Меня аж передернуло всю, так мерзко стало. А до места мы еще не доехали. Я сама себя уговариваю: потерпи, Аннушка, за все подонок расплатится. Ну и терпела. До главного, Бог миловал, не дошло, за окном мост показался. Я вроде как обронила что и говорю ему: поищи, куда упало. Он наклонился, тут я ему гирькой по голове и тюкнула. Он отключился. А поезд вдруг ход набрал. Я ключ от вагонной двери из кармана достала, с дверью кое-как справилась и подонка из вагона вытолкнула. Он даже не пикнул. А сама не выпрыгнула. Испугалась я, понимаете? Нет, не прыгать испугалась, а того, что наделала. Ноги у меня подкосились. Я на пол в тамбуре сползла, сижу и трясусь. Потом очухалась, видно, страх сил придал. Дверь снова на ключ закрыла и стою возле нее, соображаю, что дальше делать? Потом заметила, что поезд ход сбавляет, станция какая-то впереди. Я снова ключом воспользовалась, дверь открыла, зажмурилась и прыгнула.
– Почему до станции не доехали? Проще ведь было бы, – поинтересовался Гуров.
– Да потому что до самой Твери стоянок у этого поезда нет. Проходящие станции на низком ходу проходит, а останавливаться – не останавливается, – объяснила Анна. – И не могла я до Твери ехать. Мне вдруг до коликов в животе приспичило на тело подонка взглянуть. Я должна была убедиться, что он сдох, понимаете?
– И вы пошли обратно? – догадался Лев.
– Пошла. Прямо по рельсам и пошла, чтобы с дороги не сбиться. До моста доковыляла, благо поезд меня недалеко увез. Там ботинки Плотарева нашла. В них ступни. Я тот отрезок времени плохо помню, голова-то моя ничего не соображала. Ботинки я в сумку сложила, а тела нигде не видно. Я испугалась, что его подобрал кто-то. Вдруг, думаю, выживет, тогда мне конец. Пошла по следам кровяным. Под мостом его увидела. Насыпь там высокая, я еле спустилась. Гляжу, а он жив еще. Вот, думаю, как сердце почувствовало. Подхватила его под мышки и поволокла подальше от моста. Он стонал, то ли от боли, то ли от холода. Мороз в тот день лютовал. Ну, отволокла его метров на пятьсот, под дерево положила, сама рядом села, отдышаться не могу. А он глаза вдруг открыл и ясно так говорит: за что ты меня убила? А за то, говорю, за что ты брата моего угробил, дочь мою инвалидом сделал. Когда, говорит? Не помнил. Он про меня и про брата моего даже не помнил! Я напомнила, не сомневайтесь. И сидела возле него, пока он последний вздох не сделал. Только после этого снежком его присыпала и обратно пошла. Долго шла, все не решалась машину остановить. Боялась, что водитель по моему лицу догадается, что я человека убила. Смешно! Сама чуть не замерзла. Но до дома я добралась. Видно, там, наверху, меня бережет кто-то.
– Ступни зачем с собой забрали? – поинтересовался Гуров.
– Забыла я про них. – Губы Анны тронула легкая улыбка. – Глупо, правда? Только к вечеру про них вспомнила. Хорошо еще, дочь в сумку не залезла. Вот потеха была бы! В доме их оставить я не могла. Сложила в коробку, а ближе к ночи поехала в центр. Ходила вокруг домов, все выбирала, где эту коробочку спрятать. Потом дверь подвальную увидела. Открытую. Зашла туда, в арочку коробку поставила и бегом к метро. На последний поезд едва успела. Вернулась домой с мыслями, что все уже позади. И знаете что, говорят, после того как человека убьешь, он к тебе во сне приходит. А ко мне не приходил. Ни разочка. Я вот думаю, может, это оттого, что и не человек он вовсе? Подонок и есть подонок.
– А Захарченко за что убили?
– Захарченко? Так он сам напросился, – спокойно ответила Анна. – Явился ко мне домой. Нет, не явился, приполз, как побитая собака. Будто это не я, а он мученик и страдалец. На крыльце валялся, прощения просил. А потом заявил, что видел меня на вокзале, когда я с Плотаревым в один поезд садилась. Он там, на вокзале, грузчиком подрабатывал, вот я на глаза ему и попалась. Все, думаю, влипла ты, Анна. А потом в глаза его глянула и поняла, как действовать надо. Овечкой прикинулась. Я, говорю, зла на тебя не держу. Что было, то быльем поросло. Про дочку рассказала, чтобы жалость вызвать. Про то, как жить тяжело и одиноко. Он и растаял. Я, говорит, тебя, Анна, не брошу. На работу устроюсь, буду тебе помогать. Насилу выпроводила. Пару раз мы с ним встретились. В городе, подальше от любопытных глаз. А потом я ему призналась, что не прочь жизнь с ним связать. Ох уж он обрадовался. Получил, говорит, прощение, теперь заживем с тобой, Анна. И в дом деревенский пригласил, дату назначил. А тут вы со своими расспросами. Я когда поняла, что вы меня за инвалида приняли, так сразу и успокоилась. Не может быть, думаю, чтобы они меня вычислили. Пока Захарченко у меня под каблуком, он рта не раскроет. Я ведь все идеально спланировала.
– Идеальных преступлений не бывает, – заметил Гуров. – Идеальное преступление – это миф, придуманный писателями, чтобы хлеб свой отрабатывать. В жизни все не так, как в книгах.
– Не скажите, товарищ полковник, – покачала головой Анна. – Если бы не Захарченко, вы бы меня не вычислили.
– Так зачем же вы все-таки его убили? – снова задал Лев мучивший его вопрос.
– Тарас что-то заподозрил, вот я и решилась. И потом, боялась я, что вы Захарченко снова закроете, он и не выдержит, расскажет все про меня. Да что теперь об этом говорить. – Анна устало махнула рукой. – Все случилось так, как должно было случиться. Я ведь давно поняла, что дальше мне жизни не будет. Ни мне, ни дочке моей. В тот момент, когда Плотарева на рынке встретила. До этого я как-то держалась, а тут словно последняя ниточка, с жизнью меня связывающая, вмиг оборвалась. Не было бы мне покоя, если бы знала, что этот подонок по земле ходит. А дочка? Так что дочка? Может, ей на казенных харчах лучше будет. И Тарас ее не бросит. Он хороший человек, и к Насте привязался. Будет навещать. Ну, что тут вам подписать требуется? Давайте свои бумажки и разбежимся, устала я жутко. До смерти устала.
Гуров вызвал из коридора конвоира, присланного из следственного изолятора. Анна поднялась, печально вздохнула и вышла из кабинета. Он проводил ее взглядом, захлопнул папку с делом Плотарева, не говоря ни слова, снял с вешалки куртку и тоже вышел.
Через час Лев открывал дверь своей квартиры. В прихожей его ждала Мария. Он бросил на часы обеспокоенный взгляд – стрелки показывали без четверти двенадцать.
– Ты почему не спишь? Снова засаду устроила?
– Лева, ты веришь в то, что правда всегда берет верх над подлостью и лукавством? – не отреагировав на вопрос, в свою очередь, спросила Мария.
– Верю ли я? – Гуров задумался. – Пожалуй, верю. Иначе не смог бы работать там, где работаю.
– Вот и я верила! И вера моя меня не подвела, – радостно сообщила Мария.
– Да что стряслось, можешь толком объяснить?
– Меня назначили ведущей актрисой в тур по Европе! – выпалила Мария.
