– А, вот она в чем подоплека.
– Да, думаю, в этом. Другие варианты просто в голову не приходят.
– А зачем другие? Этот, скорее всего, самый правильный. Не в бровь, а в глаз. Я тебе даже больше скажу. Когда махинации достаточно серьезные, некоторые сообразительные товарищи подобные «самоубийства» и специально подстраивают. Да ты и сам это отлично знаешь, опыт работы у тебя для этого вполне достаточный. Способ-то ведь просто универсальный. При жизни кого-то козлом отпущения делать хлопотно, да и риск большой. Вдруг не понравится ему что-то, возьмет, да и «расколется». А насчет мертвого можно не волноваться. И «грехи» на себя возьмет, да и лишнего не будет болтать гарантированно. Это я, собственно, к чему говорю. Насчет того, что это действительно самоубийство, уверенность твердая?
– В том-то и дело, что нет, Петр, вот уж действительно не в бровь, а в глаз ты попал. Странноватое оно какое-то, это самоубийство. И положение тела своеобразное, да и обстоятельства… Правда, данные пока только самые предварительные, даже заключения экспертов еще нет, но нюансы в деле явно имеются. Поработать есть над чем.
– Вот-вот. Об этом я и говорю. Подобные самоубийства, которые, как по заказу, очень «кстати» происходят, они всегда двойным дном чреваты. Может, тебе вместо комиссии Стаса прислать? Для усиления, так сказать. А то заморочат там тебе голову эти коварные командиры, собьют, запутают. Скажешь потом, бросили меня одного без помощи на произвол судьбы. И взрывы, и боеприпасы, и самоубийство, все на меня повесили.
– Ничего, справлюсь, – смеясь, ответил Гуров. – У меня тут есть помощник. Тот самый парень из местного отделения, который с пожаром разбирался. Мальчик толковый, мы с ним в тандеме вполне справляемся.
– Правда? Ну смотри, мое дело предложить. А что именно там за махинации, у тебя есть какие-то предположения?
– Пока нет. Я только-только до стола с этими документами добрался. Вот, решил тебе позвонить, чтобы предупредить, что комиссия не нужна. А потом начну изучать. Да и то не знаю, когда все пересмотрю, тут целая гора этой бумаги. Они мне, похоже, все, что нашли, вывалили. За последние лет десять как минимум.
– А ты как хотел? Правило «за что боролись, на то и напоролись» еще никто не отменял. Ты у них документы требовал? Так вот тебе – хоть объешься теперь, – рассмеялся Орлов.
– Ничего, нас голыми руками не возьмешь, – в тон ему ответил Гуров. – Назло им до завтра всю эту кучу рассортирую. Не позже.
– Успехов. Нароешь что-нибудь интересное, звони. Если это самоубийство действительно подстроено, там наверняка все непросто. Да и если не подстроено – тоже. По собственной инициативе человек гораздо реже бывает склонен сводить счеты с жизнью, чем по чужой. Так что причина должна быть очень веская.
– Согласен. Поработать тут действительно есть над чем. Так что я, пожалуй, приступлю. И сам делом займусь, и тебя от дела отвлекать не буду.
– Добро. Будь на связи.
Пообещав Орлову заняться документами, Лев не спешил приступать к увлекательному чтению ведомостей. Мысли о странностях этого самоубийства не оставляли его с тех пор, как он увидел труп. Теперь, когда на то, что все это могло быть подстроено, намекнул старый друг и опытный коллега, сомнения приступили с новой силой.
Рабочий стол в предоставленном ему кабинете, был похож на тот, что стоял в комнате Рыбакова, и Гуров решил смоделировать ситуацию.
Придвинув стул так, что ребра почти уперлись в столешницу, он опустил левую руку вдоль туловища, а правую поднял к виску, держа воображаемый пистолет. Поза была крайне неудобной. Спину приходилось держать очень прямо, положение рук действительно создавало небольшой разворот корпуса влево, из-за чего ребра с правой стороны упирались в край столешницы, дополнительно создавая ощущение дискомфорта. Трудно было представить, что пьяный в стельку человек, все существо которого стремится к расслаблению, мог выбрать подобное положение.
«Может быть, он сел так, чтобы поставить на стол правый локоть? – размышлял Лев. – Просто был настолько пьян, что не мог как следует удерживать на весу пистолет?»
Он смоделировал и этот вариант и, согнув правую руку, поставил ее локтем на стол. Представив, что держит в этой руке пистолет, пришел к выводу, что в состоянии сильного опьянения подобная поза вполне логична. Локоть надежно покоился на столешнице, и можно было гарантировать, что дуло воображаемого пистолета не будет ходить ходуном в дрожащей руке, а неколебимо направится прямо в цель.
Казалось бы, в этом случае все сходилось. Однако, резко расслабив мышцы и попытавшись изобразить падение лишенного жизни человека, он выяснил, что человек этот уронит голову на ту самую руку, в которой держал пистолет. Прямо на нее или вплотную к ней, но уж никак не на расстоянии тридцать пять сантиметров от кисти, как лежала голова Рыбакова.
Картина снова не складывалась.
Глава 6
Закончив этот не слишком удачный эксперимент, Гуров стал припоминать, какие еще несоответствия заметил он при осмотре места происшествия. Их набиралось не так уж мало.
Первым и наиболее очевидным было неестественное положение трупа. Человек в сильной стадии опьянения навряд ли выбрал бы для себя столь жестко фиксированную позу. Кроме того, и само его положение после падения на стол вызывало много дополнительных вопросов.
Вызывал вопросы и сам этот стол. С какой стати Рыбаков решил покончить с собой, именно сидя за столом? Если уж он был так пьян, не проще ли было бы сделать это прямо в кровати? Ведь ни профессия, ни образ жизни заведующего хранилищами не были так уж тесно связаны с пребыванием именно за письменным столом. Почему в критический момент его жизни отравленный алкоголем мозг обратился именно к этому образу? Он действительно хотел написать предсмертную записку? Тогда где она?
Перебирая в уме предметы меблировки, Лев вспомнил и про кровать. Она была разобрана, и весь вид ее красноречиво указывал на то, что там спали. Поэтому всякий раз, когда он пытался воспроизвести в уме возможную последовательность событий, то сразу спотыкался об этот факт, разрушающий любое логическое построение.
Было известно, что Рыбаков начал «принимать», еще находясь в части. Об этом свидетельствовала беседа у барной стойки, подслушанная Гуровым, и доверять ей можно было вполне. Что могло произойти после того, как он пришел со службы домой? Учитывая его «приподнятое» настроение и общий стресс, скорее всего, только одно: заведующий хранилищами благополучно продолжил. А уж когда в гости пришел друг и постоянный собутыльник, здесь просто сама судьба велела распить чарку.
Итог подобного «интеллектуального» времяпрепровождения предсказать было нетрудно – обоих приятелей наверняка непреодолимо клонило в сон. И, судя по тому, что Витек до сих пор был неспособен к осмысленному общению, все именно так и было.
Таким образом сам факт наличия разобранной постели объяснялся вполне логично. Сложно было объяснить, почему Рыбакова в этой постели не оказалось. Что могло произойти? После ухода друга он немного поспал, потом проснулся, сел за стол и застрелился? Или сам Рыбаков вообще не ложился в свою постель, а перед уходом в ней решил немного поспать Виктор? Или эта постель вообще никогда не заправлялась, а пребывала в таком хаотичном состоянии неделями, пока у хозяина не заканчивался очередной «стресс»?
