— Любую рекламу мы размещать не можем. Газета у нас семейная! А они о рекламе игорных домов толкуют!
— Сейчас будет ужин, — заглянула в комнату Ксения Александровна.
— Сомневаюсь, что в состоянии что-то проглотить, — пробормотала Алиса.
— Да расскажи все по порядку! — крикнул Никита. — И сядь, не мельтеши! Тебя что, вызывали с отчетом?
— Да, но оказалось, что он им совсем не нужен. — Алиса задохнулась от новой догадки. — Они уже все знали! И про книгу, и про «Дело для всех»!
— От кого?
— От кого-то в редакции.
— Кто-то преподнес им твои новости, но с дурной стороны, так?
— Да. — Алиса расстроенно взглянула на Никиту.
— И что теперь?
— Хозяин долго бушевал, что его денежки зря разбазариваются, что я непозволительно роскошно живу, плачу высокие гонорары и не думаю о рекламе.
Они замолчали, помогая Ксении Александровне накрыть на стол.
— И что будет дальше? — не вытерпел Никита, отщипнув кусочек хлеба.
— Мне дали время, чтобы я успела поправить дела. Но почему-то мне кажется, что у них все уже решено.
— Как это? — в один голос спросили мать и сын.
— Я думаю, у них кто-то есть на примете. Кто-то свой.
— Алиса, давай не будем об этом думать. Если они, как ты говоришь, что-то уже решили, то нам остается одно — ждать.
— Никита, но ведь мне по-настоящему больно! Больно от того, что меня не оценили, что против меня плетут интриги, в то время как я старалась сделать как лучше. Я работала на газету не ради собственного тщеславия, не ради необъятных и не сдерживаемых никакой цензурой газетных полос, мол, пишу что хочу! Я писала для людей, это раз.
— А два? — Никита искоса взглянул на нее.
— А во-вторых, я очень хотела, чтобы люди, работающие со мной, были довольны.
— Алиса, дорогая, — голос Никиты стал низким и чуть хрипловатым, — ты — редкий человек. Ты — ангел-хранитель для многих людей, просто они этого не замечают. Они пользуются твоей энергией, без стука вваливаются в твою душу, а ты не можешь сказать «нет». Нельзя так открываться людям. Мне даже страшно за тебя.
— Никита, не пугай Алису! — Мать строго посмотрела на сына.
— Да нет, я не то хотел сказать. Ты выглядишь сильной, сдержанной, контролирующей все и вся. А в душе…
— Не надо, — Алиса отложила вилку, — не лезь в мою душу.
— Я не поэтому! — испугался Никита и беспомощно взглянул на мать.
— И потому тоже не надо. Извините, Ксения Александровна, я сыта. — Алиса встала и отошла к окну.
Несколько секунд Никита смотрел на нее, с непонятной жалостью отмечая ее ровную спину, горделивую посадку головы, словно она бросала вызов его только что произнесенным словам. Возникла неловкая пауза.
Ксения Александровна выразительно постучала пальцем по виску и вышла из комнаты.
— Алиса, — произнес покаянно Никита, подходя к ней, — прости меня, я глупость брякнул.
— Нет, — она покачала головой, — самое печальное, что ты прав. И еще — я догадываюсь, кто заварил всю эту кашу.
Она обернулась к нему и подняла потемневшие от горя глаза. Казалось, что сердце разрывается у нее в груди. Никита раскрыл объятия, и Алиса шагнула в них, надеясь найти там облегчение своей боли.
— Не волнуйся, я с тобой, а вместе мы обязательно что-нибудь придумаем, — шепнул Никита, легко гладя ее по голове.
Алиса отстранилась от него и, с силой проведя рукой по глазам, покачала головой:
— Нет, это мое дело. Зачем тебе в него впутываться?
— Потому что я хочу помочь. И потому что я полюбил тебя.
— Никита! — воскликнула Алиса. — Но…
— Не говори сейчас ничего. Если хочешь, забудь эти слова. Только позволь мне помочь тебе. Один в поле не воин. Давай сядем, — он повлек Алису за руку к дивану, — сядем и спокойно все обсудим, что нужно сделать.
В этот момент Алисе не хотелось уже ничего обсуждать и ни о чем думать. Вихрь мыслей закружился у нее в голове: Никита сказал, что любит ее, а она? Любит ли она его? Ей тоже надо что-то сказать, но слова словно примерзли к языку. Как расслабляюще действуют на нее эти кремовые шторы! Отлично отполированная мебель орехового дерева стала расти в размерах. Что это? Елку давно выбросили, а она как будто слышит звон елочных шаров. Веки Алисы отяжелели, а голова опустилась на плечо Никиты.
— Что с ней? — испугалась Ксения Александровна, входя в комнату.
— Тихо! Она уснула.
— Слишком переживает она за свою газету, бедная девочка. Сейчас я принесу плед, пусть поспит.
— Девочка моя любимая, — прошептал Никита, осторожно устраивая Алису на диване и укрывая пледом, — самая любимая.
Конфликт
— Опять звонил Павел Игнатьевич, — озабоченно хмуря брови, сообщила в понедельник Мила.
— Да? — насторожилась Алиса. — Зачем, не сказал?
— Нет, — помедлив, отозвалась Мила, внимательно рассматривая свежевыкрашенные лаком экзотического цвета ногти.
— Что-то просил приготовить?
— Вроде нет, — Мила оторвалась от созерцания своих ногтей, — он приедет к трем.
— Хорошо. — Алиса со смешанным чувством страха и злости принялась за чтение статей, приготовленных авторами к следующему выпуску.
Она машинально отмечала красным ненужные места, правила, переставляла абзацы местами, а сама думала только об одном — еще не прошло недели с памятно неприятного разговора с коммерческим директором и коротышкой (кто же все-таки это был?), как Павел Игнатьевич собрался в редакцию. Явно, что он едет не за тем, чтобы выслушать идеи Алисы относительно привлечения рекламы. Тогда зачем? Алиса испытывала огромное желание позвонить Никите на службу и пожаловаться на очередные неприятности. Но присутствие Милы сдерживало этот порыв — стыдно показывать свою слабость перед подчиненными.
Только в обед, когда Мила отпросилась на полчаса, Алиса набрала нужный номер и попросила Никиту к телефону.
— Алиса? — Его голос звучал радостно и удивленно. — Ты мне звонишь, как это здорово!
— Никита, — облизав пересохшие губы, просипела Алиса и закашлялась, — у меня опять ЧП. Приезжает коммерческий директор с инспекцией. Я очень боюсь… — Она опять закашлялась.
— Что? Не слышно ничего! Алиса, что ты сказала? — закричал в трубку встревоженный Никита.
Невидимая рука сжала спазмом горло Алиса, слезы выступили на ее глазах, и она не могла больше произнести ни слова. Она положила трубку на рычаг и побежала в соседнюю комнату. Только большой глоток остывшего кофе вернул ей способность говорить.
