Сердце стало пошаливать — бросил пить и курить, стал плавать в бассейне, в выходные подолгу гулял с женой в Нескучном саду. Впервые вспомнив о сердце, Николай чутко прислушался к себе. Но сегодня сердце билось ровно и спокойно. Пациенты шли непрерывным потоком, Николай автоматически тер, мял, массировал. Приближался вечер. Вечер, когда ему впервые не хотелось идти домой. Разыскав записку с телефоном Татьяны, он позвонил ей в поликлинику.
— Она работала сегодня до обеда, — сухо доложил ему девичий голос.
Значит, Татьяна дома… Положив руку на телефонную трубку, он задумался.
Татьяна без конца вспоминала встречу с Николаем, его визит в поликлинику. С сердцем ничего страшного, возрастные изменения. Но он был так напуган, так нуждался в сочувствии. Она стала вспоминать его лицо — отдельно черточка за черточкой: античный лоб, слегка вьющиеся волосы, прямой нос, выразительные миндалевидные глаза. И только губы, слишком тонкие для такого лица, портили совершенную картину. Когда Николай постареет, рот его западет, и его совсем не станет видно. Все-таки смешно, как трясутся мужчины за свое здоровье! Повышенная температура, слабая боль в горле сваливают их на неделю в постель, превращая в нытиков и невротиков. Но у нее терпения всегда хватало.
Когда последние месяцы мужа, умиравшего от рака, превратились в сплошную агонию, все окружающие только удивлялись бесконечному терпению и спокойствию Тани. «Ты — сильная», — говорили ей подруги. Таня сжала и разжала кулаки. А куда эту силу девать? Ах, если бы у нее были дети! Но тут же одернула себя. Идиотка! Расквакалась себе, как жаба на кочке, а дела, намеченные на сегодня, так и не сделаны! Она яростно загремела кастрюлями и противнями. Внезапный звонок в дверь так и застал ее — в стареньком халате, руки в муке, прядь волос выбилась из-под косынки… На пороге стоял Николай. Он молчал, предоставляя Татьяне самой придумать подходящую реплику.
— А я о вас только что думала, — ласково произнесла Таня, пропуская его в переднюю, — у меня дар предвидения, даже пироги затеяла!
Николай дождался, пока пироги будут извлечены из духовки, повосхищался их красотой и необычайным запахом, отведал несколько, выпил свежезаваренного чая, смотрел и не мог налюбоваться, глядя на Татьяну. Она переоделась в мягкое серое трикотажное платье, пригладила свои непослушные белокурые волосы, отчего стала похожей на провинциальную барышню с тугим яблочным румянцем и озерной голубизной глаз. Время шло. Николай не мог заставить себя уйти. Татьяна его тоже не торопила. Она что-то рассказывала, он вторил ей, напряженно следя за движением ее губ.
Эта женщина притягивала к себе как магнитом. Прервав ее на полуслове, он встал и, обняв ее за плечи, прижался губами к ее рту. От нее пахло пирогом, корицей, мятой, которую она смешивала с заваркой. Поцелуй был долгим, его зашатало. Но сильные руки подхватили его и повели. Закрыв глаза, он улыбнулся. Он доверился сильным рукам. Когда Николай вернулся домой, Алена уже спала. На кухне на столе был оставлен ужин, прикрытый салфеткой. «Мог бы позвонить», — совестила лежавшая рядом с тарелками записка. «Не мог», — усмехнулся он, откусывая большой кусок от отбивной — в нем проснулся зверский голод.
С этого вечера его жизнь четко разделилась на три составные части, как когда-то популярный марксизм: дом, клиника, Татьяна. Николай был осторожен. Никто ни о чем не должен догадываться. Для отлучек на выходные был выдуман воскресный профилакторий, где Николай якобы по совету известного кардиолога должен был поддержать свое сердце. Для ночных отлучек пришлось изобрести необременительные ночные дежурства в травмпункте. Так прошло полгода.
Татьяне не верилось в свое счастье. Нежданно-негаданно появился в ее жизни Николай. Коленька. Так больно отпускать его домой, к жене. Особенно неприятно, когда каждое утро как угорелый он вскакивает в семь и уезжает домой.
«В чем дело?» — не один раз пытала его Таня. «У нас ключ от сейфового замка один на двоих, жутко сложный», — наскоро целуя ее, объяснял Николай, убегая. «Дело не в ключе, — зрела в Татьяне ревнивая мысль. — Я должна, я обязана проверить!» И одним погожим августовским утром, заранее сговорившись со знакомым таксистом, преследуя Николая, как в хорошем детективе, Татьяна приехала… к его дому. Она часто здесь бывала, когда скучала по Николаю, сидела на лавочке у его подъезда, наслаждаясь близостью к его жилищу и своей неузнанностью.
Сейчас Николай спокойно запер машину, поднялся в свою квартиру. Вскоре Таня увидела, как он спускается по лестнице вниз, и заметалась. Скрывшись в густых зарослях боярышника, она услышала звонкий женский смех, слова: «Колька, я тебя перехитрила» — и, наконец, увидела ее.
Жена Николая была высокого роста, густые волосы красиво подстрижены, на лице ни капли косметики. Чем-то она напоминала погибшую принцессу Диану. Странным было то, что Николай крепко держал Алену за руку. Чувство ревности зашевелилось в Татьяне, но когда пара поравнялась с кустом, за которым она скрывалась, все стало понятно. Широко раскрытые темные глаза Алены были незрячими. Она была слепа. Когда машина Николая скрылась за поворотом, Татьяна выскочила из своей засады. Ей казалось, что с нее заживо содрали кожу. «Так вот оно в чем дело», — зациклилась она на одной фразе, вышагивая по асфальту, не разбирая ни направления, ни улиц, по которым проходила.
Несчастье подкрадывалось не спеша, делало маленький шажок и замирало. В военном городке, где служил отец Алены, врач, выписавший пятнадцатилетней девочке первый рецепт на очки, не распознал за обыкновенной близорукостью признаки грозной болезни. Алена мужественно надела очки. Собственно, никто ее и не высмеивал. Алену в классе любили. Знали еще, что младший брат Виктор, занимавшийся в секции самбо, сестру свою в обиду никому не даст. Через пять лет, когда отец в чине подполковника покинул доблестные ряды Советской Армии и семья поселилась в двухкомнатной квартирке в Мытищах, катастрофическое ухудшение зрения Алены было уже предметом семейного беспокойства.
Болезнь не сломила жизнерадостного характера девушки. Врачи обещали, что видеть она все равно будет, а уже сквозь какие диоптрии — не важно. Алена продолжала кататься на лыжах, ходить на дискотеки, учиться в медучилище, подрабатывать санитаркой в больнице, где она и познакомилась с Николаем.
Гостя у приятеля, Николай случайно сломал ногу, перелом был сложный, и врачи настояли на стационаре. Молодой человек скучал, друзья навещали редко. Единственным развлечением была жизнерадостная санитарка Алена. Очки не портили ее лица, наоборот: они придавали девушке весьма ученый вид. Николай был студентом предпоследнего курса мединститута. Долгими бессонными ночами он размышлял о своем будущем. Ему не хотелось возвращаться в родной провинциальный городок, он страшился того дня, когда комиссия по распределению вручит ему путевку в какую-нибудь глушь. Сказки о земских врачах давно потеряли свою привлекательность. Николай искал выход из положения. Все чаще приходила на ум мысль о московской невесте. Сама судьба посылала ему подарок в виде Алены.
После выписки Николай продолжал приезжать в Мытищи. Вскоре они поженились. Напрягшись изо всех сил, родители купили кооперативную двухкомнатную квартирку в хрущевке в Москве. Николай был на седьмом небе. Он помог выучиться жене на массажистку, устроил в больницу, располагавшуюся прямо рядом с их домом. Время от времени Алена проходила обследования — в институте Федорова, у Гельмгольца. Врачи, качая головами, констатировали: отслоение сетчатки глаза продолжается, но две строчки видеть Алена будет. Часто Николай поражался — откуда в ней столько радости, столько жизнелюбия и стойкости? Бесконечные праздники, которые Алена устраивала для него и друзей, сюрпризы, невероятные планы на отпуск — откуда? И если он осмеливался задать этот вопрос жене, ответ был один: «У меня есть ты. Ты — мой жизненный стержень, и я знаю, что бы ни случилось, ты будешь рядом со мной. Судьба жестоко распорядилась, я слепну. Но взамен она послала мне тебя». Прижимая к себе трепетное тело жены, Николай действительно чувствовал себя сильным, мощным, на все способным.
