— Света, — позвал ее шеф, — будьте на месте в четыре часа. Я жду одного клиента. — И, подмигнув ей, добавил: — Козырный туз!
Это означало, что Света должна быть наготове — у шефа встреча с чрезвычайно важным крутым заказчиком. Хлопоты, беготня с кофейными чашками и деловыми бумагами отвлекли Светлану от грустных утренних раздумий, а когда «туз» отбыл вместе с шефом на ужин в ресторан, она спохватилась — приглашение так и осталось у нее! Огромное, похожее на аквариум здание банка уже опустело, завтра выходные, а открытие клуба вечером в воскресенье. Жаль, что приглашение пропадет.
Выйдя из здания банка, Светлана направилась прямиком к метро. Она шла по бульвару, и навстречу двигался поток нарядно одетых людей. У них были ожидающе-радостные лица — люди спешили в театры, спектакли должны вот-вот начаться. Свете стало грустно — она не могла припомнить, когда последний раз была в театре. «Вот мой итог, — не давала ей покоя мысль, — в тридцать пять лет превратилась в клушу, никуда не хожу, никого не вижу. С подругами созваниваюсь только в праздники, гостей не приглашаю годами». Света ощутила, как внутри у нее закипает злость. Она стала свирепо пробиваться локтями сквозь людскую толпу у станции метро.
— Купите билет! — вдруг обратилась к ней блондинка лет сорока в лаковом белом плаще.
Света хотела, как обычно, покачать головой на это предложение, но что-то заставило ее остановиться.
— А вы почему не идете? — с подозрением уточнила она.
Женщина грустно улыбнулась:
— Настроение такое, все одна хожу по театрам да одна. А сегодня решила — хватит. Возьмите билет, третий ряд партера, постановка, говорят, очень удачная.
Не осознавая до конца, что она делает, Светлана вытащила кошелек и отдала сторублевую купюру. «Зачем я это сделала?» — спрашивала она себя, а ноги уже несли ее к театру. Звонить домой она даже не собиралась — Миша привык к поздним возвращениям жены с работы. Как всегда, перед самым началом спектакля в гардеробе была торопливая неразбериха, билетерши обступили опоздавших, предлагая им программки. Спектакль уже начался, и Света, пригибаясь, прошмыгнула в третий ряд и села на свое законное двадцать второе место. Действие увлекло ее, актерский ансамбль был чудесный, не зря теперь практикуется контрактная система. Лучшие актрисы и актеры московских театров были собраны в одной постановке. Светлана расслабилась и отвлеклась от своих горестных размышлений о смысле жизни. В антракте она вышла в фойе, с наслаждением наблюдая за прогуливающейся толпой зрителей. Их преимущественно составляли женщины, и лишь кое-где мелькали черные пиджаки мужчин. Когда она вновь заняла свое место, то с удивлением обнаружила, что пустовавшее во время первого действия место справа теперь было занято. Свет погас, началось второе действие.
— Позвольте программку, — попросили рядом.
Светлана скосила глаза — голос принадлежал седому мужчине.
— Благодарю, — через некоторое время прошелестел голос, и программка легла ей на колени.
В течение второго действия сосед еще несколько раз обращал на себя внимание Светланы. Он искренне смеялся и сопереживал, а в некоторые моменты что-то сердито бормотал и чертыхался. Когда спектакль закончился и публика, не щадя ладоней, продолжала вызывать артистов на сцену снова и снова, седой сосед вновь обратился к Светлане:
— Вам понравилось?
— Очень! — возбужденно ответила она.
— Да, ничего, ничего, — согласился сосед, сопровождая ее к гардеробу, — но на роль Ани все-таки надо было пригласить Мирошниченко.
Света с любопытством оглянулась на странного спутника.
— Мне кажется, что и эта актриса очень хорошо сыграла, — возразила она.
Они заняли очередь в гардероб, и теперь Света могла хорошенько разглядеть своего неожиданного собеседника. Ему можно было дать и пятьдесят, и шестьдесят лет — высокий, моложавый, с седой гривой, он чем-то отдаленно напоминал Эйнштейна, портрет которого висел у Светы над письменным столом во времена юности.
— Я давно слежу за успехами этого режиссера, — продолжал «Эйнштейн». — Однако позвольте представиться: Герман Кириллович.
Светлана назвала свое имя, Герман Кириллович галантно подал даме пальто и предупредительно распахнул дверь на улицу. Они вышли в расцвеченный фонарями и огнями рекламы вечер.
— Разрешите вас проводить, — попросил Герман Кириллович.
— Давайте немного пройдемся. — Света плотнее запахнула пальто.
Они двинулись медленным шагом по аллее бульвара.
— Светлана, а вы видели… — И Герман Кириллович назвал нашумевшую по всей Москве премьеру.
— Нет, — Света грустно покачала головой, — я живу, как говорится, в «культурном вакууме».
— Маленькие дети?
Света опять мотнула головой.
— Ревнивый муж?
— Нет.
— Работа?
— Да нет же! — чуть ли не со слезами в голосе вскрикнула Светлана.
— Простите великодушно, если я чем-то оскорбил вас, — всполошился Герман Кириллович, — я и не думал…
— Ничего, — она быстро справилась с собой и вздохнула, — мне просто не с кем пойти.
— Это очень, очень печально, когда молодая женщина говорит такие слова, — сочувственно произнес ее спутник.
— А что делать? — вслух рассуждала Светлана. — Муж не любит ни театров, ни гостей, ни праздников, ему скучно, он тяготится всем этим и спешит скорее домой.
Радужное настроение, овладевшее ею после театра, стало потихоньку рассеиваться. Почувствовав ее состояние, примолк и Герман Кириллович.
— Светлана! — вдруг воодушевился он. — Вы не будете возражать, если завтра мы пойдем на очень интересную премьеру в Ленком? У меня приглашение на два лица.
— На самую настоящую премьеру? — поразилась Света.
— Да, — серьезно ответил ее собеседник, — я буду вас ждать в шесть у входа в театр, договорились?
Света кивнула.
— Считайте, что я беру над вами шефство, — шутливо предупредил ее собеседник. — Вы будете моей дамой.
— Только не Пиковой, пожалуйста! — попросила Светлана.
— Как же Герман без Пиковой дамы? — подхватил Герман Кириллович, и они весело рассмеялись.
Подойдя к освещенному зеву подземного перехода, она повернулась к своему спутнику:
— Мне в метро, а вам?
— Я здесь недалеко живу, пойду пешком. — Мужчина махнул рукой куда-то сторону и, низко наклонившись, поцеловал ее руку. — До встречи завтра!
Всю дорогу домой Светлана чертыхалась и обзывала себя последними ругательствами, какие только имелись в ее лексиконе. «Дура, надо же так! Как затмение какое нашло. Не поеду я на эту премьеру ни за что!»
Вид мирно сидящих у телевизора мужа и сына вызвал у Светланы угрызения совести. «Сидят бедные мои, пока мать мотается черт знает где», — распаляла свое чувство вины Света. Ни один, ни другой не обратили на нее никакого внимания — по НТВ показывали боевик. Переодевшись в спортивный костюм, она пошла на кухню, где привычный вид сваленной в раковину посуды и неубранные остатки обеда вызвали у нее неожиданный приступ нежности и ощущение причастности к этому дому и семье. «Какая премьера? — спрашивала она себя, перемывая тарелки. — Какой Герман Кириллович? Какой Эйнштейн? Что со мной было?»
