В конце XIX – начале XX века появился целый ряд электронных музыкальных инструментов – относительно простых и чаще всего довольно громоздких; до изящного терменвокса было ещё далеко. Например, в 1897 году американский инженер Тадеуш Кэхилл представил первый экземпляр огромного электрического органа – телармониума. Первый пробный телармониум весил 7 тонн, а две последующие версии – по 200 тонн! Телармониум генерировал звук при помощи более чем сотни динамо-машин, а затем передавал его по телефонной линии сразу множеству абонентов. Помимо телефонных трансляций (напомню: в те времена по радио ещё не умели передавать звук, только телеграфный код), было организовано несколько «живых» концертов на телармониуме. Но в 1906 году произошёл мощный прорыв: инженер Ли де Форест изобрёл аудион – одноламповый триод-радиоприёмник, который впоследствии привёл к быстрому распространению звукового радио. Уже к 1910-м годам, когда радио повсеместно стало звуковым, телармониум оказался никому не нужен.
Впоследствии было много значимых электронных инструментов, и некоторые из них можно классифицировать как синтезаторы. Это и терменвокс Льва Термена (1920), и «Волны» Мориса Мартено (1928), и траутониум Фридриха Траутвейна (1928), и, конечно, знаменитый электрический орган Хэммонда (1935).
На этой самой волне в 1938 году у Евгения Мурзина и родилась идея синтезатора. Сам он рассказывал, что придумал его после того, как побывал на концерте, где исполняли Скрябина. Скрябин – композитор-авангардист, и музыка его – для посвящённых, но Мурзин, меломан со стажем, таким и был. Студенты тридцатых вообще имели склонность к авангарду. Мурзин даже назвал своё изобретение в честь любимого композитора – Александра Николаевича Скрябина – «АНС».
Со своей идеей Мурзин пришёл в единственное возможное место – Московскую консерваторию. Но «космические» звуки, которые в теории (Мурзин-то располагал только эскизами) должен был генерировать его синтезатор, не вписывались в бравурно-оркестровую концепцию музыки конца 1930-х. Время авангарда уходило, Маяковский и Мельников уступали место новой волне классицизма. Синтезатор никого не заинтересовал. А самостоятельно реализовать идею в Советском Союзе, как я уже не раз говорил, было невозможно.
Но Мурзин не сдался.
12 лет работы
Он строил свой АНС-синтезатор 12 лет, с 1946 по 1958 год, в свободное от основной работы время. Они с женой и дочерью жили в предоставленной им комнатушке в бараке жилгородка при НИИ (опять же: никакого способа самостоятельно улучшить условия проживания государство не давало, это можно было сделать только через бесконечную очередь). Все деньги – а Мурзин как ведущий инженер зарабатывал очень неплохо – он тратил на компоненты для синтезатора. Из своей основной работы тоже выжимал максимум: подчинённые ему слесари вытачивали детали, там же Мурзин добывал схемы, а высококачественную оптику, которой в СССР не производилось, заказал в ГДР во время одной из командировок. Позже Мурзины получили дачу, и производство громоздкого прибора переехало туда.
Технология, лежащая в основе АНС-синтезатора, называется оптической записью звука. Она широко использовалась в кино: звук писался на ту же плёнку, что и изображение, в виде чередования участков с различной плотностью засветки. При записи звук модулирует световой поток, меняя плотность засветки на плёнке, а при воспроизведении происходит обратный процесс, то есть собственно синтез. Для этого свет пропускается через записанную плёнку на фотоэлемент, на котором изменяется ток, после чего сигнал усиливается и выводится на динамик.
«Сердцем» АНС-синтезатора были четыре прозрачных диска-модулятора (Мурзин своими руками сделал специальный станок для их изготовления) с нанесённым рисунком. Каждый диск делился на 144 области с разными комбинациями затемнений: таким образом, всего устройство могло синтезировать 576 различных модуляций-«оттенков» одной и той же ноты.
Запись партитуры представляла собой ещё один диск, покрытый краской, в которой по определённой системе процарапывались окошки. Световой поток проходил через этот диск, а затем через диски-модуляторы, после чего улавливался фотоэлементом. «Окошки» на диске-партитуре определяли длительность и высоту нот, а также громкость звучания, а положение дисков-модуляторов – характер звука. Любую мелодию на синтезаторе Мурзина можно было превратить в настоящую космическую музыку.
В 1958 году Евгений Мурзин закончил работу над прибором, и перед ним встал основной вопрос любого изобретателя, не только советского: что дальше?
А что дальше?
Первым делом Мурзин договорился с Татьяной Шаборкиной, директором Дома-музея Скрябина, о том, чтобы перевезти огромный, занимающий половину комнаты синтезатор в одно из помещений музея. Это как минимум облегчило жизнь изобретателя.
А кроме того, принесло его изобретению известность. Дом-музей Скрябина был важнейшим культурным центром Москвы. Его открыли 17 июля 1922 года, спустя семь лет после смерти великого композитора. Квартире Скрябина повезло: сам Луначарский выдал вдове музыканта охранную грамоту, позволившую избежать подселения и разбивки квартиры на коммунальные комнаты. Татьяна Шаборкина возглавляла музей более 40 лет – с 1941 по 1984 год, кроме того, до 1957 года в музее работала научным сотрудником дочь Скрябина Мария. Мария была увлечена высказанной отцом идеей «Световой симфонии» – визуализации музыкальных произведений и соответствия света музыкальной гармонии. Сам Скрябин реализовал её в первую очередь в «Прометее», «Поэме огня», для которой написал отдельную партию света, названную им Luce. Этой концепцией Мария заразила и Татьяну Шаборкину. Таким образом, синтезатор Мурзина с его оптической системой звука как нельзя лучше вписывался в Скрябинский дом.
Ещё 24 июня 1957 года Мурзин подал заявку на авторское свидетельство (далеко не первую, но большинство его изобретений находилось в секретной военной сфере) и двумя годами позже получил документ за номером 579459/26. Тут обращу внимание на один факт. Электрические и фотоэлектрические музыкальные инструменты патентовались в Советском Союзе и раньше. В 1940-е годы несколько свидетельств на такие устройства получил инженер Инсаров, были и другие изобретатели. Но, во-первых, все эти системы так и остались чертежами на бумаге, а во-вторых, в современном понимании они не были полноценными синтезаторами, способными по-разному модулировать звук.
В Доме-музее Скрябина АНС-синтезатор нашёл своё место. Им заинтересовались появлявшиеся здесь московские музыканты, и, по сути, вокруг аппарата начала формироваться первая в Союзе лаборатория электронной музыки. С синтезатором работали будущие гиганты мировой музыки, в частности авангардной: Альфред Шнитке, Эдуард Артемьев, Андрей Волконский, Эдисон Денисов, София Губайдулина и др. Здесь стоит заметить, что всем перечисленным в Советском Союзе жилось нелегко: электронная музыка на государственном уровне не поддерживалась, по сути это было нечто вроде «классического подполья», каким позже, в 1970–1980-е, стал русский рок. Многие советские композиторы-авангардисты эмигрировали (из перечисленных в России остался лишь Артемьев), Губайдулина и Денисов входили в «хренниковскую семёрку» – список авторов музыки, жёстко разгромленных на VI съезде Союза композиторов в 1979 году и получивших фактический запрет на профессию. Но всё это произошло потом.
