Но его глаза говорят мне совершенно о другом.
Священник явно лжет, только почему?
Я отдергиваю свою руку, и он спрашивает:
– Что не так, дитя?
Его манера разговора все такая же мягкая, такая же заботливая и открытая, но я так долго была окружена секретами, что мне сложно принять их теперь от служителя Бога. Я говорю ему об этом.
Он смотрит на меня меланхолично.
– Я понимаю, Калла. Но ты тоже должна меня понять. Некоторые вещи, которые мне сообщают, нельзя разглашать. Я дал слово Господу и своей пастве, что не нарушу этой договоренности.
Я вижу, что он так добр, а в его глазах столько тепла.
– Я заметил, что ты веришь в святого Михаила.
Я даже не обратила внимания на то, что достала медальон из-под кофты и последние несколько минут теребила его в руках.
– Моя мать подарила его моему брату. Он тоже погиб. Этот медальон должен был его защищать…
Отец Томас кивает:
– Святой Михаил защитит тебя, Калла. Тебе просто нужно в это верить.
Верить.
В моей нынешней ситуации это слово звучит смешно.
– Давай помолимся ему вместе, ты не против? – предлагает он, и я не спорю с ним, потому что вреда это точно не принесет.
Наши голоса звучат мягко, в унисон, они словно сливаются воедино в солнечном свете.
Прямо перед распятым Христом.
На глазах двух статуй Девы Марии.
Святой архангел Михаил, спаси нас в этой битве. Защити нас от слабости и проделок дьявола. Ему не устоять против Бога нашего, которому мы смиренно молимся. Помоги нам в этом, о князь сил небесных, наделенный Божьей силой. Свергни же в преисподнюю Сатану и все злые силы, что рыскают по миру в поисках сломленных душ. Аминь.
– Вы верите в злые силы? – шепчу я, когда с молитвой покончено, и по какой-то неведомой причине я снова вся покрываюсь гусиной кожей.
Я чувствую, что кто-то наблюдает за мной, но когда поднимаю глаза, то вижу, что сам Иисус взирает на меня сверху. Когда смотришь на него вот так снизу, его взгляд кажется очень мягким и всепрощающим, несмотря на то что кровь стекает по его ногам.
– Конечно, – кивает священник, – в мире есть добро и зло. И они находятся в балансе между собой, Калла.
Интересно, есть ли вообще этот баланс?
– Это как-то связано с тем, что энергия не может быть уничтожена? – шепчу я. – И с тем, что она переходит из одного воплощения в другое, а потом в следующее, и так до бесконечности?
Священник встряхивает головой:
– Я ничего не знаю об энергии. Я только знаю, что существует добро и зло. И мы должны найти баланс между ними. Например, ты найдешь свой.
Но получится ли это у меня?
Я благодарю его, встаю со своего места, и он благословляет меня.
– Приходи снова, – говорит он мне, – мне понравилась наша беседа. Если ты не католичка, то я не смогу исповедать тебя, но у меня хорошо получается слушать людей.
И должна согласиться, это действительно так.
Я выхожу из церкви, из этого девственно-священного места, и как только я оказываюсь под лучами палящего солнца, то понимаю, что за мной следят.
Каждый волосок на моей голове это чувствует и становится дыбом.
Я поворачиваюсь и вижу странного человека на углу здания с внешней стороны калитки. Он наблюдает за мной, его руки в карманах, но я все еще не могу разглядеть его лицо. Капюшон, как и прежде, натянут на его голову до предела.
Дыхание застревает у меня в горле, я спешу вдоль по тротуару к машине, буквально ныряя туда и с силой захлопывая за собой дверь.
– Этот парень давно здесь стоит? – спрашиваю я Джонса, едва выдавливая из себя слова, потому что мое дыхание сбилось.
– Какой парень, мисс? – В замешательстве он поспешно выглядывает в окно.
Я тоже смотрю туда, но его уже и след простыл.
Глава 19
Рука Дэра неожиданно сжимает мою, когда я уже собираюсь открыть дверь в столовую.
– Не хочешь прогуляться? – его голос низкий и бархатистый.
Я киваю.
Потому что, видит бог, я очень хочу.
Ладонь Дэра лежит на моей пояснице, когда мы вместе проходим к веранде. Останавливаемся около густо растущих глициний и плюмерий, я вдыхаю их аромат, а над нами раскинулось широкое звездное небо.
– Ты помнишь Андромеду? – спрашивает он, и да, я прекрасно помню ту ночь на пляже около моего родного дома.
Я помню, как мы сидели тогда на побережье и он читал мне лекцию о бессмертной любви; только теперь я понимаю, насколько уместной была тогда эта история.
– Помню, – отвечаю я, положив голову ему на плечо, чувствуя его тепло и силу, – теперь я верю тебе. Любовь действительно бессмертна.
Финн.
Наша мама.
Бессмертие.
Он смотрит на меня внимательно сверху вниз, а затем проводит кончиками пальцев по моей щеке.
– Калла, я так тебя люблю! Только пока ты этого не понимаешь. Пожалуйста, не отталкивай меня.
Я закрываю глаза, потому что причина, по которой я пыталась дистанцироваться от него, больше не кажется мне важной. Но тем не менее.
Тем не менее любые тайны для меня сродни лжи.
Я не могу выведать его секреты.
– Я знаю, ты считаешь, что мое ментальное здоровье – хрупкая штука, – говорю я ему, – возможно, ты прав.
Он пытается отрицать, но я встряхиваю головой:
– Не стоит это оспаривать. Я знаю, что ты так думаешь. И это абсолютно нормально. Потому что я до сих пор разговариваю с Финном, я все еще представляю, что он жив. Здоровый человек до такого не додумался бы.
Дэр сглатывает ком в горле, крепко держа меня за руку, и не берется спорить.
– Здоровые люди сделали бы точно так же, если бы это позволило им пережить потерю, – твердо отвечает он мне, – ты перенесла серьезную утрату, Калла. Это выше сил многих среднестатистических людей. Если, представляя Финна, ты чувствуешь себя лучше, просто продолжай это делать. Но важно помнить, что это лишь твоя фантазия.
Я киваю, потому что я умею отличать воображаемое от реальности, по крайней мере те моменты, в которых замешан Финн.
Но есть и кое-что другое… и эту часть своих фантазий я упоминать не хочу.
Тот странный человек в толстовке.
Мне совсем не хочется узнавать, существует ли он в реальности или нет.
– Это не очень честно с моей стороны – ожидать, что ты останешься со мной, учитывая мое шаткое состояние, – бормочу я, и все внутри меня отчаянно жаждет, чтобы он это опроверг, переубедил меня, прижал меня к себе покрепче.
