Даненхауэр полностью ослеп на левый глаз, а правый, по его собственным словам, «страдал с ним за компанию». Но в остальном он был здоров и пребывал в отличном расположении духа. «Я всегда надеюсь на лучшее, – писал он своей матери из Якутска, – и во всем стараюсь искать светлую сторону. Эта философия в последние три года не раз помогала мне выжить в очень сложных обстоятельствах».
Хуже становилось только одному из моряков. Джек Коул совершенно лишился рассудка – его болтовня была бы даже комичной, если бы все это не было так грустно. Он сказал Мелвиллу, что собирается жениться на королеве Виктории. Он якобы только что получил богатое наследство и считал казака, который охранял (и иногда утихомиривал) его ради его же безопасности, своим «камердинером». Почему-то Коул постоянно просил товарищей дать ему спички, чтобы он мог разжечь огонь.
Фотограф в Якутске сделал групповой портрет тринадцати выживших моряков «Жаннетты»: на него попали Мелвилл, Даненхауэр, Ньюкомб, Найндеман, Норос, Уилсон, Чарли Тонг-Синг, Анегин, Лаутербах, Бартлет, Коул, Мансен и Лич. На основе этой фотографии изготовили гравюру, которая попала в газеты по всему миру. Моряки сидели вплотную друг к другу в своих толстых меховых одеждах. Левый глаз Даненхауэра был прикрыт черной повязкой. У них на лицах не читалось ни радости, ни печали – только решимость, неуступчивость и гордость.
Для якутов американцы были настоящей диковиной. Насколько было известно, ни один американец не посещал Якутска с 1787 года, когда в этой части Сибири побывал отчаянный путешественник из Коннектикута Джон Ледьярд, совершавший кругосветное путешествие, организованное при содействии Томаса Джефферсона, который в то время был послом во Франции. На широких, заснеженных улицах Якутска горожане окружали моряков «Жаннетты» и предлагали им еду и подарки. Городские якуты отличались от тех несчастных бедняков, которых Мелвилл встретил в дельте. Они жили в крепких деревянных домах с дверями из сыромятной кожи. Подобно монголам, они знали подход к лошадям: веками они разводили выносливых, лохматых пони, которым был не страшен мороз. Якуты пили много кобыльего молока и предпочитали конину говядине. Их наречие было так схоже с современным турецким языком, что их, как поговаривали, «поняли бы и в Константинополе».
У них на лицах не читалось ни радости, ни печали – только решимость, неуступчивость и гордость.
Они были искусными кузнецами и умелыми резчиками по кости. Поразительно, сколько мамонтовых бивней до сих пор лежало в этой части мира – вечная мерзлота сохраняла их в идеальном состоянии. Якуты делали из кости украшения, пуговицы, столовые приборы, гребни, фигурки и всевозможные рабочие инструменты. Согласно их сказаниям, мамонты обитали в норах, как кроты, и погибали, когда выходили на свежий воздух.
В Якутске выжившие с «Жаннетты» начали получать первые сведения из внешнего мира. До ближайшей телеграфной станции в Иркутске оставалось целые две тысячи миль, но до города доходили кое-какие слухи и обрывки мировых новостей. К примеру, Мелвилл узнал, что в 1880 году, пока «Жаннетта» была закована во льдах, избрали нового американского президента по фамилии Гарфилд. Но в июле 1881 года президента Гарфилда застрелил какой-то безумец. Президент несколько недель боролся за жизнь, но в конце концов скончался от заражения крови.
Убийство Гарфилда нашло особенный отклик у русских, с которыми Мелвилл познакомился в Якутске, поскольку в марте того же года в России случилось такое же потрясение: император Александр II был убит в Санкт-Петербурге в результате взрыва бомбы, подброшенной анархистами. Александр II освободил крепостных крестьян и планировал другие масштабные реформы, но сменивший его на престоле Александр III обратил вспять многие либеральные преобразования отца. Хотя Санкт-Петербург от Якутска отделяет более пяти тысяч миль, последствия цареубийства ощущались в Якутске до сих пор.
Густонаселенный ссыльными Якутск почти каждый день встречал новых людей. Они съезжались со всех концов Российской империи – из Москвы, из Крыма, из Польши. Многие из них были хорошо образованы и не понимали, чем заслужили свое наказание, которое чаще всего было пожизненным. Им редко предъявлялись обвинения; обычно они просто получали «административное предписание» и ссылались на восток, чтобы всю жизнь жить в тюрьме без стен и решеток. Здесь их стерегла сама суровая природа. Их рассказы были один трагичнее другого, и Мелвилл понял, что несчастная история «Жаннетты» потонула в краю безграничной печали.
Одним из ссыльных, с которыми познакомился Мелвилл, был молодой интеллектуал-нигилист по имени Лев – «стройный, мертвенно бледный молодой человек, – писал Мелвилл, – длинные черные волосы которого доходили ему до плеч». Льва арестовали во время протеста на московских улицах и пожизненно сослали в Сибирь. По дороге сопровождавший его офицер позволил Льву взглянуть на приговор, в котором значилось: «У нас нет никаких доказательств вины этого человека, но он изучает право и, без сомнения, весьма опасен».
Лев познакомил Мелвилла с группой других ссыльных – молодых идеалистов-интеллектуалов, которые многие годы планировали бежать из Сибири на лодке. «Мое появление вселило в них множество надежд, – вспоминал Мелвилл, – поскольку до той поры считалось, что бежать отсюда по льду Северного Ледовитого океана столь же нереально, как и пересечь бескрайнее море огня. Перед моим отъездом они сказали, что все же попытаются бежать». По словам Мелвилла, моряки «Жаннетты» казались им «в высшей степени интересными людьми». Можно было понять степень отчаяния людей, которые находили утешение в трагичной истории кораблекрушения «Жаннетты». «Мы были для них истинным воплощением надежды», – писал механик.
Ссыльные выпросили у Мелвилла несколько компасов и других инструментов и теперь пытались смастерить секстант. Они собирали карты и все необходимое для путешествия. Их план казался совершенно безумным, и он в обратном порядке повторял странствия «Жаннетты». Они намеревались соорудить небольшое судно и проплыть более тысячи миль по Яне, выйти в Северный Ледовитый океан, а затем пройти почти две тысячи миль вдоль сибирского побережья до Берингова пролива и Аляски, где собирались попросить убежища в свободных Соединенных Штатах. «Я всей душой надеялся, что их попытка увенчается успехом, – писал Мелвилл. – Ведь здесь эти молодые, умные, утонченные люди были обречены на пожизненное заточение в арктической пустыне».
«Мое появление вселило в них множество надежд, – вспоминал Мелвилл, – поскольку до той поры считалось, что бежать отсюда по льду Северного Ледовитого океана столь же нереально, как и пересечь бескрайнее море огня».
На следующий год Мелвилл узнал, что Лев и двенадцать других ссыльных решились на осуществление своего дерзкого плана. «Они ускользнули от преследователей, – писал Мелвилл, – и сумели, преодолев немало трудностей, добраться до реки Яны, прошли мимо деревни у самого ее устья и увидели море, но ужаснулись при виде высоких волн». Двое из бежавших сдались властям, а остальных скоро схватили; в итоге всех сослали в еще более безнадежные и убогие регионы Сибири.
