Во время Гражданской войны администрация Линкольна сочла разумным перевод Военно-морской академии из Аннаполиса в несколько разнокалиберных зданий в Ньюпорте, так что курсантские годы Делонга прошли в Род-Айленде. Летом в Ньюпорте также часто гостил молодой Гордон Беннетт, который держал там свои яхты. В академии Делонг зарекомендовал себя вдумчивым студентом и образцовым кадетом. Там он расцвел, впоследствии он написал: «Я наконец-то оказался в своей среде». Весной 1865 года он окончил учебу, став десятым в своем выпуске. Война как раз подошла к концу.
Молодым людям, повзрослевшим сразу после Гражданской войны, был нередко свойственен своеобразный комплекс неполноценности: им казалось, что история прошла мимо них, что их отцы, дяди и братья приняли участие в судьбоносных событиях, а их эти события обошли стороной. Значительность жертвы предыдущего поколения заставляла молодых людей вроде Делонга чувствовать себя несовершенными и безнадежно неопытными. Если Делонгу не суждено было добиться славы на полях сражений, быть может, он сумеет заслужить ее на ледяных полях.
Однако первые флотские поручения Делонга славными было не назвать. Сначала он служил на семипушечном военном шлюпе «Канандаигва», который принимал участие в блокаде Союзом Конфедерации. В день, когда Делонг заступил на службу в Бостонском адмиралтействе, где стояла «Канандаигва», он сделал кое-что забавное. Осматривая свою каюту на судне, Делонг заметил, что там только две койки, хотя мичманов обычно распределяли в каюты по четыре человека. Для двух других мичманов коек не было – или же предполагалось, что они будут болтаться в гамаках. Поэтому Делонг бесстрашно вошел в кабинет коменданта Бостонского адмиралтейства, величественного контр-адмирала Сайласа Стрингема, чтобы подать жалобу.
«Адмирал, – сказал он, – я мичман Делонг со шлюпа «Канандаигва». Сэр, я осмотрел свою каюту и пришел попросить, чтобы перед отплытием в ней установили еще две койки».
Адмирал Стрингем пронзил юного наглеца взглядом.
«Так вы мичман Делонг со шлюпа «Канандаигва»?»
«Да, сэр».
«Что ж, мичман Делонг со шлюпа «Канандаигва», советую вам вернуться на шлюп «Канандаигва» и радоваться, что в вашей каюте вообще есть койки».
Дисциплинированный Делонг последовал этому совету. Команда корабля посмеялась над его опрометчивостью, но шутка была сыграна не зря: незадолго до отплытия «Канандаигвы» на борт поднялись плотники, которые установили в каюте еще две койки. Адмиралу Стрингему понравилось предложение Делонга. Несколько лет спустя Стрингем и Делонг вместе посмеялись над этой историей.
За годы службы Делонг зарекомендовал себя как человек, который не боится беспокоить старших по званию, чтобы все было сделано как нужно. «Он добивался своего, – говорила Эмма, – потому что не стеснялся об этом просить».
Делонг 3 года плавал на «Канандаигве». В составе Европейской эскадры этот шлюп бороздил Северную Атлантику и Средиземное море, защищая американские интересы и поднимая флаг в портах Европы, Северной Африки и Ближнего Востока. В июне 1868 года судно отправили во французский Гавр на ремонт. Оживленный порт со множеством пирсов, сухих доков и верфей, Гавр был приятным многонациональным городом, выстроенным возле места впадения Сены в Ла-Манш. Его окружали зеленые холмы Нормандии, которые обрывались отвесными утесами, возвышающимися над холодным морем.
24-летнему Делонгу дали увольнение, и он вместе с другими офицерами неделю кутил в Париже, а затем вернулся в Гавр. Там он был приглашен на ужин в дом успешного американского пароходного магната Джеймса Уоттона. Капитан Джимми, как его называли, частично владел Нью-Йоркской и Гаврской пароходными компаниями. У них с женой Маргарет была большая семья, они жили в стоявшем на высоком холме имении под названием «Берег», из которого открывался вид на суетливый портовый город и испещренный барашками волн Ла-Манш. Уоттонам нравилось приглашать к себе интересных людей, подавать вкусные блюда и устраивать танцы, они охотно развлекали американских флотских офицеров, которые приходили в порт. У них были бильярдная комната и большой бальный зал, где музыканты часто играли вальсы.
Тем вечером Делонг увлекся 17-летней дочерью Уоттонов Эммой. Хорошенькая, с большими умными глазами и роскошными каштановыми локонами, она казалась совсем юной и беззаботной. Эмма росла в Нью-Йорке и Гавре, получила хорошее образование во французском лицее и считала себя «состоявшейся юной леди». Делонгу она сразу же понравилась, поэтому, когда заиграли вальс, он подошел к ее бальной книжке и вписал свое имя на все свободные танцы. Эмма была заинтригована напористостью молодого офицера – он показался ей «эффектным, высоким и широкоплечим», но немного «агрессивным», как она заметила впоследствии. «Очевидно, он решил меня завоевать», – написала она.
Неделю спустя Уоттоны снова позвали гостей. В конце танца Делонг подвел Эмму к диванчику в центре зала и без предисловий попросил ее руки.
Эмма была поражена. «Мы ведь только познакомились!» – возразила она.
Юбки танцующих дам то и дело задевали Делонга по щекам, но он не обращал на это внимания. «У меня такое чувство, будто я знал вас всю жизнь, – сказал он. – Словно я лишь ждал, когда вы наконец появитесь».
Эмма не знала, как реагировать на его пыл. С одной стороны, он ей нравился. «Джордж Делонг постепенно нравился мне все больше, – писала она, – и я видела в нем множество качеств, которыми я восхищалась». Но его «необузданные чувства» пугали ее. «Пылкость его ухаживаний, – говорила она, – была неумолима». Когда вечер подошел к концу и Джордж ушел вместе с остальными офицерами «Канандаигвы», Эмма осталась в замешательстве. «Я не знала, что делать, – признавалась она. – Я совсем не понимала себя».
Тем временем корабельщики закончили ремонт «Канандаигвы». Через несколько дней военный шлюп должен был отплыть из Гавра и взять курс на Средиземное море. В отчаянии Делонг написал Эмме:
Джордж Делонг как раз был человеком действия, которого будоражили большие идеи. Неудивительно, что Арктика, несмотря на все тяготы и лишения, так сильно его увлекла.
«Поскольку мне, возможно, не удастся поговорить с вами наедине до отплытия, я отважусь попросить вас прочитать эти несколько слов… полагая, что вы примете их за предложение честного и любящего сердца. Я пишу в отчаянии. Я уплываю от вас и воздвигаю непреодолимый барьер между собой и всем, что мне дорого. Я не могу потерять вас без борьбы. Ради вас я готов на все».
Хотя Эмму тронуло это письмо, она на него не ответила. Она была решительно настроена не сдаваться под его натиском. Но за день до его отъезда она подарила ему прощальный подарок – собственноручно сшитый синий шелковый мешочек, в который она вложила локон своих волос и золотой крест, инкрустированный шестью жемчужинами. Этим жестом она удивила даже саму себя. «Мне не хотелось отпускать его с пустыми руками, – впоследствии написала она. – Любовь уже тогда шутила над той, которая считала себя непреклонной!»
