— А ты, дочь моя, до сих пор не уразумела? Любовь превращает в глупцов даже самых великих мужей.
Мара кивнула, поняв наконец, почему ее бывшая нянька так настаивала на том, чтобы она разыгрывала распутницу. Барули ни за что не стал бы просаживать целое состояние, всего лишь выполняя желание отца. Утром Аракаси получил донесение, что юноша довел Кеотару, дела которой и так были достаточно плачевны, почти до полного разорения. Его отцу Мекаси будет несладко, если ради спасения чести придется просить милости у Джингу.
— Этот мальчик отца по миру пустит, лишь бы забраться в твою постель, — сказала, качая головой, Накойя. — Его можно пожалеть… Так, совсем чуть-чуть. Когда ты подсунула ему вместо себя Мису, все получилось как надо: его еще больше влечет к тебе. Дурачок влюблен без памяти.
Музыканты грянули приветственный гимн, который почти заглушил рассуждения первой советницы. Блеснув россыпью финальных арпеджио виелл, вся процессия поднялась по ступеням к господскому дому и вошла в сад. Как только Барули вышел из паланкина, плясуны одновременно подпрыгнули, перекувырнулись через голову и, образовав полукруг, низко поклонились Маре.
Черные волосы юноши на этот раз были завиты в кольца; на руках у него красовались массивные резные браслеты. Когда он подошел к Маре ближе, спеси в его осанке поубавилось. Вместо легкомысленного наряда, в каких он уже привык видеть властительницу Акомы, на ней было строгое белое платье с длинными рукавами; край подола далеко заходил за колени.
Несколько растерявшись при виде такой метаморфозы, Барули сумел тем не менее с должным изяществом отвесить поклон.
— Госпожа?.. — вопрошающе взглянул он на Мару, знаком приказав своей свите отойти.
Мара также дала понять своим слугам, что им следует пока постоять в отдалении.
— Барули, я кое-что поняла, — промолвила она, потупив очи и слегка нахмурясь, словно разочарование было чересчур велико и ей не удалось этого скрыть. — Я была одинока… а ты очень красивый мужчина. Я… я поступила плохо. — Остальное она выпалила, не останавливаясь:
— Я позволила желанию взять верх над рассудком, а теперь мне ясно, что ты считаешь меня еще одной дурочкой, которая готова пополнить список твоих побед.
— Нет, нет! — перебил ее Барули, немедленно придя в волнение. — Мара, в моих глазах ты — совершенство среди женщин. — Его голос упал до благоговейного шепота. — Более того, я люблю тебя. Мне бы никогда не пришло в голову играть чувствами женщины, на которой я мечтаю жениться.
Его искренность поколебала Мару лишь на мгновение. При всей его красоте Барули всего-навсего еще один тщеславный молодой воин, не наделенный ни благоразумием, ни, тем паче, мудростью.
Барули протянул к ней руки, но Мара отступила.
— Я хотела бы верить тебе, Барули, но твои поступки противоречат твоим прекрасным речам. Всего два дня назад ты счел мою служанку вполне подходящей заменой… — Кто бы мог подумать, что лгать так легко, подумала она. — Милый мой Барули, я была готова отдаться тебе, но поняла, что ты ищешь любовных приключений. А я ничем не примечательная вдова.
В ту же секунду Барули упал перед Марой на одно колено. Он рухнул, как провинившийся слуга, и это движение было поразительно искренним. Он начал с жаром говорить о своей любви, но Мара резко отвернулась:
— Я не могу это слушать. Ты разбиваешь мне сердце.
Притворившись, что не в силах вынести боль нанесенного ей удара, «ничем не примечательная вдова» поспешно удалилась из сада.
Когда звук ее сандалий затих в доме, Барули медленно поднялся с колен. Заметив рядом Накойю, он воззвал к ней, ища поддержки:
— Почтенная матушка, как я смогу доказать ей свою любовь, если она не желает меня слушать?
Накойя сочувственно поохала, похлопала юношу по руке и повлекла его, ловко лавируя между плясунами и музыкантами, к блистающим роскошью носилкам.
— Молодые вдовушки — слабые создания, Барули. Тебе нужно запастись лаской и терпением. Думаю, подарочек-другой, посланный вместе с письмом, а еще лучше — со стихами, мог бы растопить ее сердце. Пожалуй, достаточно одного подарка в день… пока она не позовет тебя снова, — разглагольствовала Накойя, восхищен-но перебирая пальцами бахрому да его рукаве. — Сам знаешь, ты уже сумел затронуть ее сердце. Если бы тебе хватило выдержки оставить в покое служанку, Мара наверняка стала бы твоей женой.
Земля окончательно ушла из-под ног Барули.
— Но я же думал, госпожа хочет, чтобы девица скрасила мое одиночество! — Барули был уязвлен до глубины души. — Эта красотка вела себя в ванне весьма бойко, и потом… что тут особенного? Со мной уже не раз случалось, что хозяева дома присылали мне служанку для развлечения.
Накойя не отказалась от роли доброй бабушки:
— Ах, бедный мальчик, как мало ты знаешь о женском сердце! Поверь, ни одна женщина, удостоившаяся твоего внимания, не станет посылать служанок согревать твою постель. — Она покачала пальцем у него под носом. — Так что «хозяева дома», о которых ты упомянул, наверняка были мужчины… правильно я говорю? — Барули тупо уставился на мелкий гравий дорожки, вынужденный признать ее правоту. А Накойя, энергично кивнув, продолжала гнуть свою линию:
— Понимаешь, это было, можно сказать, чем-то вроде испытания… — Заметив, как сузились глаза Барули, она быстро поправилась:
— Уверяю тебя, госпожа ничего не замышляла заранее, просто так уж вышло… но если бы ты сразу оделся и отбыл восвояси — это решило бы дело: она приняла бы твое предложение. А теперь…
Барули откинул назад завитые волосы.
— Что же мне делать? — простонал он.
— Я же говорила: подарки. — Накойя сменила тон и ворчливо добавила:
— И вот еще что. Ты должен доказать, что лишь истинная любовь может утолить твою страсть. Откажись от услуг этих девиц, которых ты держишь у себя в гостиничном домике… в Сулан-Ку.
Внезапное подозрение заставило Барули оцепенеть:
— Вы наняли шпионов! Как иначе ты могла бы узнать, что в моих городских апартаментах живут две женщины из Круга Зыбкой Жизни?
Хотя об этом действительно донесли агенты Аракаси, Накойя лишь покачала головой:
— Вот видишь, моя догадка оказалась верной! А раз до этого может додуматься такая простая старая провинциалка, как я, то госпожа и подавно догадается.
Сухонькая и маленькая рядом со статным воином, Накойя проводила Барули до парадного входа, где стояли его несравненные носилки.
— Тебе пора отправляться, господин Барули. Если ты хочешь добиться награды за свою любовь, не стоит так долго разговаривать со мной на виду у всех! Госпожа заподозрит, что я навязываю тебе свои советы, а это ей не понравится. Поспеши и не скупись на доказательства своей преданности.
Сын властителя Мекаси неохотно уселся на подушки паланкина. Рабы подняли на плечи шесты аляповатых носилок, и музыканты, словно заводные игрушки, заиграли мелодию, предписанную церемониалом отбытия. Под музыку весело закружились плясуны, однако недовольный окрик хозяина положил конец представлению. Взвизгнув, смолкли виеллы, и последний горнист протрубил, заставив нидр с пастбища откликнуться протяжным мычанием. Прощальный привет от скотины… Какие правильные проводы, подумала Накойя, наблюдая, как унылый кортеж удаляется в сторону Сулан-Ку: венки из цветов на головах плясунов и рабов совсем увяли под жаркими лучами полуденного солнца. Первая советница Акомы почти пожалела юношу. Почти пожалела.
