– Она навелно флейлинский язык не понимает, – выдала мудрую мысль Маруська.
Я опешил и даже плечами пожал.
– Может быть…
– А потом?
– Всё.
– Нет, – мотнула головой Маруська так, что кудряшки запружинили. – Так всё не бывает. Сказка не кончилася.
– Да вроде кончилась.
– Нет, ты дальше книжку почитай. Там навелно исё стланички есть.
– Да и ладно, – усмехнулся я. – Зачем принцу такая глупая девушка?
– Она не глупая! Она плосто плинцесса! – выпятила вперёд нижнюю губку Маруська.
А я опять обалдел – с ума схожу? Почему я в собственной дочке постоянно вижу Катерину? Надо ещё кому-нибудь показать их рядом, или фотографии сравнить. Может, у меня просто навязчивая идея? Да, точно! Утром аж бегом побежал в супермаркете, когда кудрявую девчонку увидел в серой хламиде впереди себя. Не Катерина была. Почему-то расстроился.
Дурак! Надо меньше пить и заняться уже с кем-нибудь сексом, в конце концов, пока голова ещё на месте! Придумываю всякую ерунду!
– Никакая она не принцесса, обычная девушка, – немного сердясь на себя, ответил я.
– Неа, плинцесса! Как на голошине. Плинцессы плавильные и такие… как одуванцик. Злой язык не понимают. Потому что доблые.
– Думаешь? – удивился я.
Маруська кивнула и встала ботиночками на подножку самоката.
– Кати меня.
– Нет. Сама, – хмыкнул я.
– Нет, ты кати. Я плинцесса! – кокетливо заулыбалась Маруська.
– Тогда тем более сама, – подмигнул ей я.
Маруська ещё немного поторговалась, но я не сдался. Поставил цель – батут-бегемот в центре парка. И мы покатились по мощёной дорожке к надувному монстру-бегемоту. Моя дочка должна быть ещё и бойцом, даже если и принцесса. А то из некоторых воспитали романтических идеалистов на викторианской литературе и журнале «Мурзилка», а нормальным людям страдай!
Глава 19
Всю субботу я учила китайский и бурчала, как старая бабка, недовольная жизнью, пенсией и программой по телевизору. Ну и что, что телевизора у меня нет, а до пенсии я вряд доживу с такими нервами… Я никому не стала плакаться в жилетку, да меня никто бы и не понял. Даже Агнесса называет моё мировосприятие тараканами и предлагает их строить. А дело вовсе не в том.
Как только я услышала там, в гостинице, что царевич прижал другую женщину к стене, за которой – он знал! – была я, у меня в голове перещёлкнуло, взвизгнуло и всё моё я полетело без тормозов в тартарары. Ведь точно так же из-за стены на даче я слышала, как Миша, тогда ещё мой муж, целует мою университетскую подругу Алёну и страстно бормочет ей о том, что она самая красивая на свете, а я ни о чём не узнаю! А ещё, что ему нужно тепла и расслабиться, и только с ней, с самой лучшей на свете это возможно. Слышались недвусмысленные звуки, вперемешку с учащённым дыханием, а я стояла, в одно мгновенье снова умерев, с вымытым виноградом на подносе и даже не могла заплакать, так это было унизительно!
И теперь в ванной отеля я похолодела. Всё повторяется? Опять?! Со мной?! Даже ещё не начавшись?! Нет, конечно, Миша не выставил потом за дверь Алёну бегать нагишом по грядкам с клубникой и радовать наготой копающего картошку соседа в мятой соломенной шляпе. Нет, никто и никого тогда не заставил передо мной извиняться. И не выносил на руках ни из бассейна, ни даже из тазика… Но мне уже было не важно, что делал за стеной Андрей и почему. Он позволил себе то, что благородный человек позволять себе не должен. А я вновь приветствовать грабли лбом не готова!
Однако больно стало по-настоящему. Так, наверное, и случается: живёшь-живёшь с глубоко порезанным пальцем, тщательно бинтуешь, стараешься не задеть, не намочить и перенести весь груз на другую руку, и вроде бы ничего, будто и не болит совсем. Одно неосторожное движение – повязка слетает, болью пронзает всё тело, и в голове мутится, будто не палец, а руку тебе отпилили. И выясняется, что ничего не зажило, а под повязкой всё загноилось.
И я убежала. Подальше от Андрея, от боли, от двусмысленной ситуации. В свою нору с парой недоклеенных обоин.
Только боль увязалась за мной. Под ручку со смятением она стояла за плечом, у изголовья кровати, за крышкой ноутбука, выглядывала из-под раковины и не давала о себе забыть. Хорошо, что мне нужно было учить китайский! И я повторяла, как робот:
我不得不把会面推迟到… – Мне пришлось отложить заседание до…
恐怕我必须取消明天的预约。– Боюсь, я вынужден отменить нашу встречу завтра
В воскресенье меня одолели сомнения. Когда живёшь одна и привыкаешь к этому, кажется, что всё в порядке. Но достаточно прикосновения горячей ладони, руки на талии в танце, чужого тепла рядом, и вдруг ощущаешь, как категорически тебе этого не хватает. Не поцелуя, не секса, не объятий, а простого прикосновения! И хочется, отчаянно хочется наделать глупостей, но вернуть это! Чтобы ещё раз почувствовать горячую малость, не оставаться нетронутой, как никому не нужный камень у дороги.
Я оделась и поспешно вышла из дома. Весна буйствовала одуванчиками, расплёскивала на газоны свежесть красок, нежными перьями цветения взбивала только вчера голые ветки абрикос и вишен. А я шагала и шагала, лишь бы не быть одной в четырёх стенах. Неприкосновенной!
Ноги принесли меня к парку неподалёку от дома царевича, наискосок от офиса. Я осознала это, только когда увидела издалека Андрея и Машу. Он гнал на взрослом самокате, как мальчишка, кружа вокруг крохотули в розовых колготках, серебристой курточке и джинсовом платьице. Его джинсы и куртка развевались, яркая лимонная футболка вздувалась пузырём, волосы встали гребнем. И не скажешь, что зам. директора и подчинённые стелются под плинтусом, когда он зол.
Андрей что-то кричал дочке, она смеялась и сигналила звонком на малиновом самокатике с единорогом под рулём. Я остановилась, как вкопанная. Отошла за дерево. Сердце сначала обрадовалось, а потом вдруг сжалось. Им было хорошо и без меня. Ему хорошо… Я постояла ещё немного, они укатили дальше по парку, и я ушла, отчаянно завидуя и сердясь на Андрея. Не знаю, за что. Может, мне хотелось, чтобы он не фонтанировал весельем, а думал обо мне? И хоть чуточку грустил?..
* * *
Пришлось спасаться от тоски у Агнессы. Мы с ней вдоволь наприседались, обсудив ремонт в её дополнительном зале и в моей квартире заодно. Я даже подумала, не присоединиться ли мне к их аскезо-движению, ибо в адрес Андрея и Ланы, а также Мишки и Алёны у меня образовался на данный момент центнер ругательств – приседать-не-переприседать. Но так как я не из тех, кто бросается с головой в омут, а предпочитает омуты обходить, я спросила у Агнессы:
– А что такое аскеза?
– Это когда ты даёшь себе слово или обет что-то делать, если что-то сделаешь или, наоборот, не сделаешь.
