Но когда я поднялся, растерялся, заметив её фигурку у копировальной машины. Катерина напряглась и вытянулась в струнку.
Чёрт! Она меня ждёт, что ли? Утром не все гадости не наговорила? Извинения-издевательства продолжатся?
Сердце ёкнуло, шаг замедлился сам собой. Но я сказал себе: пофиг на её трогательность и эти кудряшки, подсвеченные с лестницы, словно у ангела в кино, и на робкий взгляд нашкодившей кошки, и на ресницы туда-сюда хлоп-хлоп, как у девчонки! Мне плевать на красивые бёдра под розовой юбкой и на переплетённые на животе изящные пальцы, на просвечивающие сквозь тонкий нейлон нежные коленки и узкие щиколотки… Мне плевать.
В груди сдавило. И я пошёл дальше. Ради неё же эти адские цифры перелопачивать, только я ей про это ничего не скажу.
Я поставил ногу на ступеньку, а внутри аж скрутило всего, так оглянуться захотелось – вдруг смотрит? И тут она пискнула. Я не мог не оглянуться. Многослойная юбка и Катерина проигрывали сражение голодному копиру. У меня челюсть отвисла и задрожало всё внутри. От смеха. Да у неё талант!
Секунду спустя я был возле неё и разбирал копир на части, думая, как она вообще дожила до сегодняшнего дня с головой и двумя ногами. Очень стройными ногами. Жуть, как хотелось их потрогать, да… Я освободил её и выпрямился. Отчего-то всю злость как рукой сняло, и снова тянуло похохмить.
– Я соврала, – вдруг призналась Катерина, вся опять совсем ромашка-ромашка. На Маруську похожая…
И я шагнул к ней, не спрашивайте, почему. Может, у неё в кудряшках был магнит? Я навис над её макушкой, еле борясь с желанием понюхать – пахнет клубничным мороженым или персиковым? Почему-то показалось, что обязательно чем-то таким. Как вчера во время танца. А губы? Чем пахнут её губы?
– Что же вы предлагаете? – хмыкнул я и произнёс голосом Джамшута: – Понять и простить?
Катерина вдруг моргнула и сказала:
– Поцеловать…
У меня аж дух перехватило. С мыслью: «всё-таки играет» я накрыл её губы своими. И они открылись мне навстречу.
Она была тёплая. Она была нежная. Она пахла клубникой. А во мне сердце растаяло, как мороженое на батарее. Мои веки сами собой закрылись.
И вдруг Катерина подалась назад. От меня. Я не понял.
Когда отрыл глаза, её разрозовевшееся лицо выражало крайнюю степень смущения.
– Я… – Она коснулась своего подбородка рукой. – Простите, я… Я не это имела в виду…
– А что? – моргнул я. Кажется, по-идиотски.
– Цитату… «Поцеловать надо в ответ на обиду врага своего, и ему станет намного больнее. Не отвечайте злом на зло, иначе злу не будет конца». Так Будда сказал… Или приблизительно так… – Указательный палец Катерины закрыл её полуоткрытые губы, как поднятый шлагбаум.
Упс.
Моя оторопь длилась недолго – полвздоха, я придвинулся и сказал:
– Ты мне враг?
– Нет… – Теперь она смотрела, не понимая, взволнованная и слишком тёплая, слишком рядом.
– Тебе больно?
– Нет… – Её глаза блестели и тоже таяли. Губы вновь были приоткрыты. И чёрт, воздух между нами был заряжен электричеством, дрожал и плавился, – я его всем телом ощущал.
– Значит, твоя цитата тут не подходит, – резюмировал я. – Первое слово было самым правильным.
– П-поцеловать? – хлопнула она ресницами, никуда не убегая, не зовя на помощь, а продолжая излучать сумасшедшее, манящее женское тепло.
– Да, – шепнул я и наклонился над ней снова.
Поднял её подбородок одной рукой, другой придержал затылок и поцеловал. До головокружения. До закрытых глаз и отключенного мозга. Это было офигительно! Как в первый раз. Как… да я даже не знаю, с чем сравнить.
И когда я отпустил её, Катерина смотрела так, словно и у неё подобное – в первый.
– Вот так правильно, – заявил я и кивнул головой в сторону её угла. – Забирай вещи. Я отвезу тебя домой.
– Но я… – Катерина покраснела.
– Начальство надо слушаться, – пресек я пререкания и усмехнулся. – Особенно приличным и интеллигентным девушкам. Я везу тебя домой. И точка.
* * *
Полцарства за коня и за секс с царевичем! Который сидел от меня на расстоянии протянутой руки, поглядывал, ехидно улыбаясь, и уверенно вёл машину в то время, как во мне всё бурлило, клокотало, волновалось, словно своими губами он запустил ядерный реактор.
Боже, в нём сексуально было всё! И очень мужские руки, и плечи, и часы на запястье, и лицо, и упрямый подбородок, и то, что в штанах… Хотелось встряхнуть копной волос, обвести эротично языком по губам и, выставив вперёд грудь, сказать: «А к чёрту! Мне двадцать семь и мою репутацию давно пора испортить!» Но мозг делал своё чёрное дело и постукивал молоточками по вискам: дома не прибрано, на кровати – ворох платьев, брюк, кофт, которые я суматошно перебирала с утра; мои не сегодня бритые ноги наверняка уже колются, про остальное так вообще молчу… А главное Андрей – мой начальник! Ему-то что! Но я ведь работаю в «Жирафе» пять лет и планирую проработать ещё четыре раза по столько, чтобы спокойно выплачивать кредит. Планировала…
Хотя сейчас будущее уже не вырисовывалось таким ясным и простым. За последние две недели в моей жизни произошло больше изменений, чем за два года. И всё из-за Жирафа! Так что если между нами произойдёт то, чего мне так хочется, и от чего в ложбинке между ног уже давно мокро и пульсирует, нельзя исключать катастрофу.
Царевич взглянул на меня снова с дьявольщинкой в глазах и на губах, и я запаниковала: точно будет катастрофа! Я его полюблю, он меня бросит или не бросит, но будет вызывать в кабинет, чтобы снять напряжение. Бесплодная любовница – это очень удачно. А бессловесная и того лучше. А потом найдётся другая, и третья, и десятая… В голове встали в очередь на лестнице в поднебесье разнузданные девицы и серые мыши. И я, совершенно несчастная, как тётя Света, сестра бабушкиной подруги. Она была любовницей какого-то начальника из руководства всю жизнь. Тётя Света говорила о Николае Ильиче как так и надо, покупала ему рубашки, организовывала его поездки, выбирала за него его детям, жене и друзьям подарки, накрывала ему столы на дни рождения, составляла график его эротических похождений с другими женщинами и сознательно оставалась его «второй полуженой», служанкой, секретаршей. Несчастливой, но вполне обустроенной. Я так не хочу!
Для меня быть любовницей начальника, тем более бывшей – ужасно унизительно. Я хочу конфет и букетов, страстной любви и признаний, всего такого немодного и чего, наверное, в реальной жизни не существует. Но я на меньшее не согласна – как бы ни пульсировало в животе! Ведь недаром Омар Хайям сказал: «Уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало», и я привыкла жить сама – так безопаснее. Остальное – переживу! Потому я набрала в грудь смелости и заявила:
– Нет.
– Что «нет»? – ухмыльнулся он.
