– Андрей Викторович, я не стану с вами… спать.
Вот что смешного я опять сказала?! Он притормозил. За окном сверкнул огнями торговый центр, последний перед моей глушью в центре города. Царевич развернулся ко мне вполоборота и спросил:
– А есть?
– Что есть? – не поняла я.
– Есть будешь? Я ужасно голодный.
– Дома только гречка, – пробормотала я и, накручивая себя, возмутилась тому, что он мне тыкает – поцелуй ещё не повод для панибратства. – И позвольте, но я вас не приглашала…
– Да. Это в основном я делаю, – подмигнул царевич. Такой красивый, что захотелось губами и пальцами изучить всё его лицо, ямочку на подбородке и на щеках, нос английского лорда и скулы. Но его голубые глаза скользнули скептически по моей юбке, измятой и навеки испорченной чёрным порошком тонера, и сказал: – Но сегодня, пожалуй, никуда не приглашу. Подожди немного, я скоро.
Андрей вышел из автомобиля и направился в торговый центр, оставив меня в растерянности и недоумении. Он скрылся за раздвижными дверьми. Сумятица в моей голове нарастала. Перед машиной прошла юная парочка и остановилась. Парень натянул девушке спереди на лоб свою ветровку с капюшоном. Она фыркнула и сняла. Он рассмеялся и надел снова. Она отвернулась, так и не снимая с головы напяленной, как мешок, одежды. Он ржал, она дулась. Куртка свисала с головы, как шоры на глазах лошади. Глупые подростки. Даже смотреть неприятно.
И вдруг я поняла, что сама такая же! Царевич ведёт себя бесцеремонно, а я покорно стою с «мешком» на голове. Ну, уж нет! Тем более я знаю, к чему приводит заглядывание мужчине в рот, восхищение и молчаливое согласие! К ипотеке и одиночеству. Я разгладила юбку и вышла из внедорожника: не буду его слушаться! Не хочу! И даже не могу…
Я захлопнула дверцу и пошла прочь. Там после парковки налево, всего две улицы пройти и мой дом.
* * *
Я сгрёб всё, что было вкусного в кулинарии на первом этаже, потому что живот уже к спине прилип. Гречкой не отлепишь. Вернулся обратно. Ну, как я и думал! Этой смехотуры в машине не было. С Маруськой трех лет от роду и то проще!
Можно было психануть и развернуться, но не в моём случае. Меня разбирал азарт. И, уж если совсем честно, желание играть дальше – приз глаз радовал. Она была сладкой. И отчего-то я чувствовал себя рядом с ней пацаном, бесшабашным и весёлым. Мне нравилось нырять в её глубокие глаза и обнаруживать неожиданности. Она – как тёплый океан, по которому плавают айсберги. Но я же не Титаник, прорвёмся!
Я сел за руль. Откусил кусок батона и поехал дальше, выбрав по навигатору самую короткую дорогу.
Ага. Вот она, топает. Очень приличная девушка во вздыбленной юбке. Самое место ей тут – ходить мимо толпы гопников одной в темноте. Я сбавил скорость, опустил стекло на двери и остановился рядом.
– Садись. Не так уж долго и ждать бы пришлось. Или в подъезд по времени запускают?
Катерина отскочила от проезжей части и уставилась на меня.
– Андрей Викторович, спасибо. Но нет. Не нужно. Тут близко, я сама дойду.
Я вздохнул.
– На вид и не скажешь, что ты такая норовистая.
– Извините, сравнение с лошадью мне кажется оскорбительным.
– Кто говорил о лошади? – усмехнулся я. – Садись.
– Поезжайте домой, – выпалила она и зашагала дальше.
Я медленно поехал за ней.
– Тут такая дыра, что одной ходить небезопасно, – сказал я.
– Я хожу здесь два года, и всё хорошо.
Впереди загоготали подростки. Я начал злиться.
– Садись уже! Катерина! А то премии лишу!
Она мотнула головой и потопала гордо, словно юбка не набекрень и мозги тоже.
От толпы отделился долговязый хмырь в трениках и направился в сторону Катерины. Я напрягся. Остановил тачку и выскочил к ней. Хмырь, побивая кулаком о ладонь, спросил у Катерины:
– Эй, чика? Проблемы? Тебя достал этот урод на Ровере?
Ромашка забормотала и замотала головой:
– Нет-нет, что вы! Всё в порядке…
– Он тебя ещё и запугал! – Хмырь подхватил мою Ромашку под локоть: – Пойдём тогда.
– Не надо…
– Да чо ты! Пошли.
– Руки от неё убрал! – рявкнул я, подбегая.
– Да тут кто-то нарывается! – хмырь выпустил Катю и замахнулся.
Я отбил удар, вмазал хмырю под глаз и, развернувшись, оттолкнул Ромашку поближе к машине:
– Идём.
Вдруг в голове заплясали звёздочки и загудело, словно она была пустым жбаном, по которому жахнули кувалдой. В следующую секунду я приземлился на копчик в кустах. Катя вскрикнула. Я встряхнул головой и поднялся. Жбан продолжал звенеть. Я зажал уши. Ещё один верзила шагнул ко мне, за ним двое других. Чёрт! Я же не Брюс Ли… Нащупал в кармане ключи. Если зажать в кулак и двинуть, получится эффект кастета. Начал подниматься, качнуло здорово.
– Эй, урод, сейчас мы тебя научим, – заявил переросль.
И тут моя Ромашка со вздыбленными волосами и юбкой кинулась им наперерез. Звонким, резким, почти басом, которого от неё ни я, ни вообще никто на свете ожидать не мог, она гаркнула:
– Прекратите! Сейчас же уйдите от него! Это мой парень! – встала передо мной, кулачки сжала и задрала вверх голову: мол, будете иметь дело со мной. Тонюсенькая. Но даже я силу почувствовал. Хотя откуда в ней сила-то? В Ромашке?..
Эффект неожиданности был впечатляющим – любой бы удивился, если б воробушек вдруг, как у Чуковского, замычал бычарой. Качок с друзьями притормозили, челюсти отвисли. Хмырь, потирая скулу, по которой я успел заехать, спросил недовольно:
– Если парень, чего ж ты выпендриваешься?
Строго и всё так же оглушительно громко, с безапелляционностью бывалого директора в школе для несовершеннолетних преступников, Катерина заявила:
– Милые бранятся, только тешатся. И будьте любезны, без фамильярностей, молодой человек. Ваше вмешательство похвально, но не в данном случае!
Откуда в ней столько звука? И такого? – кажется, думал не только я.
– Ну как знаешь, знаете… – пробормотал хмырь. – Как лучше ж хотели…
– Благодарю за неравнодушие! – скомандовала Катерина. – Вы свободны! Идите!
И, что самое странное, они пошли.
Я встал и отряхнулся, ошарашенный не меньше юных гопников. Дурацкое чувство, когда тебя спасает от сломанных рёбер и сотрясения мозга хрупкая девушка в балетной юбке. Катерина обернулась ко мне.
– Андрей Викторович, вы в порядке? – Голос стал обычным, разве чуть позвонче, чем в офисе. Она окинула меня взволнованным взглядом, стряхнула листики и травинки с моего рукава. – Мне так жаль…
Я потёр затылок, отряхнул пиджак и спросил:
