Большинство американских докторов было настроено нейтрально или решительно против грудного вскармливания. Когда в 1930 году изобрели смесь для детского питания, большинство американок перестали кормить своих детей грудью; в период между 1940 и 1970 годами так делала только четверть матерей. Медики не видели необходимость в кормлении грудью, поскольку детское питание считалось его адекватной заменой. Лишь следующее поколение американок вновь откроет для себя преимущества грудного вскармливания
[526].
Америка гордилась рекордными данными по здоровью матерей и детей в период после войны. С 1940 по 1949 год смертность рожениц и детская смертность радикально упали. Женщины, рожавшие в больнице, – в 1950‐е это 90 % всех матерей – могли рассчитывать на то, что благополучно родят здорового ребенка
[527].
СМИ этого периода тиражировали образ женщины, которая стремится поймать и удержать мужа. В кино больше не показывали героинь-карьеристок вроде тех, которых играли в кино 1930–1940‐х актрисы Кэтрин Хепберн и Розалинд Расселл: на место решительных летчиц, адвокатов и журналисток пришли милые студентки и энергичные жены в исполнении Дорис Дэй и Дебби Рейнольдс. Новая идеальная женщина была жизнерадостной, искренней и стыдливо-сексуальной. Даже такие суперзвезды, источающие сексуальность, как Элизабет Тейлор и Мэрилин Монро, к концу фильма, как правило, шли под венец. Примечательно, что за свою короткую жизнь Монро успеет трижды побывать замужем, а у Тейлор будет семеро мужей, и за одного из них, Ричарда Бартона, она выйдет дважды.
В 1950‐е годы по телевизору крутили ситкомы про семейную жизнь, такие как «Отец знает лучше», «Я люблю Люси» и «Приключения Оззи и Харриет». Миловидные жены-домохозяйки препирались с мужьями-добытчиками и, как правило, побеждали их, отпуская в их сторону шпильку. Тем не менее героиня Люси никак не могла убедить своего сериального мужа отпустить ее работать в шоу-бизнесе. Тогда как в реальной жизни актриса была высокооплачиваемой звездой – она продолжала работать на CBS на протяжении всей своей беременности, в то время как на телевидении под запретом было даже слово «беременность», и рождение малыша Рикки было включено в сюжет телевизионного шоу
[528].
Совершенные телевизионные матери царили в безупречно чистых домах и воспитывали детей без изъяна. Эта искусственная картинка заставляла и богатых, и бедных зрителей иначе относиться к своим собственным домам, далеким от идеала. В детстве чернокожая писательница Ассата Шакур спрашивала себя:
Почему моя мама не пекла печенье к моему приходу из школы? Почему я жила не в доме с лужайкой и задним двором, а в ветхой квартире? Я помню, как наблюдала за матерью, драящей квартиру в изношенном халате и с папильотками в волосах: «Как отвратительно», – думала я. Почему она делала уборку не на каблуках и не в спортивном платье, как показывали по телевизору?
[529]
Телешоу, Голливуд и реклама создавали фантастический образ красиво наряженной, аккуратно причесанной, неизмотанной домохозяйки. Казалось, что новинки среди домашней техники и полуфабрикатов делали работу по дому элементарной. Но на деле ничто из этого не позволяло женщине сократить работу по дому: домохозяйки в 1920–1960‐е в среднем тратили на работу по дому 51–52 часа в неделю, а работающие женщины тратили на домашние дела 34 часа в неделю
[530]. Из-за того что телевидение, женские журналы, руководства по домашнему хозяйству и реклама задавали более высокий стандарт домашнего уюта и привлекательности, женщины часто были недовольны собой, и им приходилось больше трудиться. Одна жена в своем письме в журнал Redbook в сентябре 1960 года жаловалась, что после десяти лет брака муж по-прежнему хочет видеть в ней «гибрид Фанни Фармер и Мэрилин Монро». Другая, говоря о своем требовательном супруге, признавалась: «Я начинаю яростно защищаться, когда запаздываю с ужином или когда, придя домой раньше, он застает меня с бигуди в волосах». Домовитость вновь была в моде и считалась главной целью жены. Если же женщине нужно было что-то большее, предполагали, что проблема в ней самой.
Психологи и психиатры вслед за Фрейдом (а середина века ознаменовалась расцветом фрейдистских идей в Америке) полагали, что женщина должна удовлетворяться ролью жены и матери, не отягощая себя необязательным оплачиваемым трудом. В этом отношении в психоанализе к середине XX века мало что изменилось. В 1880‐е годы Фрейд в письме к своей невесте критически отзывался о феминистских взглядах Джона Стюарта Милля – по его мнению, «неверно было бы посылать женщин на борьбу за существование наравне с мужчинами». Фрейд намеревался перевести свою невесту «из соревновательного мира к тихим, уютным домашним обязанностям», где она могла бы наслаждаться своей жизнью «любимой жены»
[531].
Семьдесят лет спустя британский аналитик Джон Боулби под влиянием идей Фрейда разработал свою невероятно популярную теорию привязанности. Боулби полагал, что матери с маленькими детьми должны были посвящать себя исключительно заботе о потомстве и что неразумно было в это время выходить на работу. Он так говорил об этом: «Матери с маленьким ребенком должно быть запрещено зарабатывать»
[532].
Чувство «зависти к пенису» (устаревшая фрейдистская идея, которой придерживались вплоть до 1970‐х), очевидно, заставляло некоторых женщин стремиться к конкуренции с мужчинами в своей жизни, будь то сослуживцы, мужья и сыновья, вместо того чтобы пестовать их. За редкими исключениями – например, Карен Хорни и Клара Томсон осознавали, что за завистью к пенису скрывается желание женщины обладать теми же привилегиями, что есть у мужчин, – психоаналитики понимали термин Фрейда буквально.
Сильвия Плат в своем романе «Под стеклянным колпаком» (1963), основанном на личном опыте пережитого десятилетием ранее нервного срыва, рисует образ недалекого психиатра, лишь немного преувеличенный по сравнению с тем, с чем ей пришлось иметь дело в реальности. Доктор Гордон, державший на столе фотографию красавицы-жены и двух детей, был совершенно неспособен понять, что тревожило героиню романа Эстер Гринвуд и что довело ее до безумия. Причиной расстройства Эстер (как и самой Сильвии Плат) была ранняя смерть отца, которая на всю жизнь сделала ее уязвимой, а также конфликт, который она принимала очень близко к сердцу, между желанием стать писательницей и общественным ожиданием, что она станет женой и матерью
[533]. Доктор Гордон, который, вместо того чтобы лечить ее, прописал ей шоковую терапию, подтолкнул ее к попытке самоубийства.
