После церемонии в приходской книге делалась соответствующая запись. Если пара впоследствии переезжала, копия такой записи служила доказательством того, что их союз должным образом оформлен, а дети, рожденные в нем, – законные наследники. Вслед за церковным обрядом шли массовые торжества: толпа сопровождала жениха и невесту в церковь и из церкви, семьи устраивали пир и танцы в доме, в таверне или на свежем воздухе.
Пуритане, в свою очередь, отвергали церковную церемонию и все торжества, которые казались им либо языческими, либо папистскими. Они отделяли себя от англикан, отказываясь от всех ритуалов, которые не упоминались в Писании, например от благословения кольца священником и возложения монеты женихом на церковную книгу, не говоря уже о таких экстравагантных обычаях, прижившихся в массовой культуре, как уличная процессия и испытания невесты и жениха. Пуритане женились дома, вдалеке от чужих глаз, а церемония подчеркивала взаимные обязательства супругов пред всевидящим взглядом Бога. Наиболее ответственные из молодых даже отказывались от обручального кольца.
Пуритане были наиболее последовательными сторонниками традиционной, прописанной в Библии домашней иерархии: того, что родители стоят над детьми, а мужья – над женами. Пуританские священники призывали детей чтить родителей и доверять им даже выбор супруга. Неоспоримость родительского авторитета, конечно, не была в новинку, но к концу XVI века обсуждение этой идеи предельно накаляется. Хотя многие моралисты занимали сторону родителей, осуждая «появившееся у молодежи стремление cледовать своим собственным желаниям и давать волю ‹…› бушующим страстям», общее мнение начинало склоняться на сторону молодежи
[136]. Все чаще осуждались родители, которые заставляли своих детей жениться из соображений финансовой выгоды. Слова клирика XVI века Томаса Бэкона о том, что некоторые родители злоупотребляли своей властью над дочерьми, выдавая их замуж «ради барышей и большого куша», не утрачивали актуальность на протяжении нескольких сотен лет
[137]. В особенности пуритане, разделяя в целом идею, что дети должны быть послушны воле родителей, не одобряли браков, которые заключались исключительно из соображений выгоды; напротив, они утверждали, что основа прочного союза – духовное согласие и взаимные чувства.
Британцы в целом, по всей видимости, более благосклонно относились к союзам по любви, нежели жители континентальной Европы. Британские книги по этикету начала XVII века гласили, что мужчина должен выбирать жену, руководствуясь «велением сердца», а женщина, хотя ей и не позволялась такая свобода, как мужчине, имела право отвечать на ухаживания мужчины
[138]. Монтескьё в XVIII веке и Энгельс в XIX веке сравнивали свободу британских девушек выходить замуж «согласно своему предпочтению, не справляясь с родителями» с положением европеек, которым повиноваться родительской воле предписывал закон
[139]. Таким вольностям сопутствовало по сути менее строгое распределение женской жизни в Великобритании, в противовес их современницам из Европы и особенно из стран Средиземноморья. Британцы также женились позже, и между супругами была меньшая разница в возрасте.
И все же было бы ошибкой предположить, что тюдоровская и стюартовская Великобритания отрицала патриархальный строй. Священники продолжали напоминать пастве, что дети должны почитать родителей и что жены должны быть послушны мужьям. Обе формы повиновения находили отражение не только в трактатах и руководствах, но и в романах, поэмах и пьесах, включая пьесы самого знаменитого елизаветинского драматурга – Уильяма Шекспира.
Снова и снова сюжеты шекспировских пьес вращаются вокруг конфликта между родительской властью и волей молодых влюбленных. Читая «Ромео и Джульетту», «Укрощение строптивой», «Зимнюю сказку», мы слышим отзвуки актуальных вопросов той эпохи. Как родителям найти идеальную пару для детей? Может ли дочь отвергать жениха, предложенного родителями? Позволительно ли юношам и девушкам следовать велениям сердца, если родители против? Где бы ни разворачивалось действие – на сказочной Сицилии или в Богемии, – Шекспир придает театральный блеск переменам, которые происходили в отношении к браку за время его жизни (1564–1616). Главным среди них было растущее убеждение, что молодые люди должны вступать в брак по взаимной склонности, а не по решению родителей.
В «Зимней сказке» есть сцена, в которой явно отражена эта дискуссия. Молодой принц Флоризель сватается к пастушьей дочери Пердите (которая, разумеется, на самом деле оказывается потерянной принцессой). Флоризель просит всех присутствующих – Пердиту, пастуха, воспитавшего ее, и двух странников, путешествующих инкогнито, – засвидетельствовать его клятвы. Пастух спрашивает дочь, дает ли она свое согласие. Затем пастух обручает Пердиту и Флоризеля, говоря:
Так по рукам!
Свидетели вы, новые друзья:
За дочкой я приданое сравняю
Мы узнаем здесь все распространенные составляющие церемонии обручения: молодые берутся за руки, отец передает невесту жениху и обещает приданое, свидетели заверяют клятвы. На основании согласия молодых, выраженного в присутствии свидетелей, обручение считается состоявшимся. В этот момент один из странников – не кто иной, как отец Флоризеля, путешествующий инкогнито, – начинает испытующий диалог с сыном.
Поликсен
Постой, пастух, прошу,
Есть у тебя отец?
Флоризель
Да. Ну, так что же?
Флоризель
Нет, и знать не должен!
Поликсен
Но, я считаю,
Отец на свадьбе сына – лучший гость
И первый за столом.
Флоризель в принципе соглашается, что при выборе невесты мнение отца учитывать стоит, но в своем собственном случае придерживается иного взгляда: «Но есть к тому, почтенный друг, причины; / Я умолчу о том, что мне мешает / Сказать отцу об этом». Мы видим ясную картину: сын выбирает невесту втайне от отца, поскольку тот, вероятно, не одобрил бы ее низкого положения; молодой человек просто следует велениям сердца. Конечно же, в этой – последней у Шекспира – комедии все разрешается наилучшим образом.
В «Ромео и Джульетте» юная любовь, сопротивляющаяся родительской воле, становится основой для великой трагедии. Эта пара, ставшая символом всех влюбленных, вынуждена противостоять не только родителям, но и целым кланам – Монтекки и Капулетти. Несмотря на итальянские декорации, сюжет пьесы отражает актуальные для шекспировской Англии проблемы, например кровную вражду между знатными родами и практику тайных браков по любви. Так, Шекспира мог вдохновить тайный брак Томаса Тайна и Мэри Марвин, шестнадцатилетних отпрысков двух враждующих аристократических семейств. Брак был заключен в 1595 году – и пьеса была написана тогда же. Шесть лет спустя старшие Тайны все еще не смирились с женитьбой сына. Об этом свидетельствует дошедшее до нас письмо Мэри к свекрови, в котором она выражает надежду, что Господь сможет «обратить ее сердце к невестке»
[141].
