Если идеальная викторианская женщина была ангелом, то в американском обществе зарождался другой образ жены. Согласно этому образу, у ангела было не только тело, но и голова на плечах. Романы Джейн Остин и Шарлотты Бронте пересекли Атлантику, и американки вынесли из них урок. Сара Гримке, которая родилась на Юге, но перебралась на Север США, чтобы бороться против рабства, в своих «Письмах о равенстве полов» (1837) критиковала порядок вещей, при котором женщина должна заниматься исключительно домашними делами. Она считала, что женщины, которых заставили думать о себе как о «зависимых созданиях», страдают от недостатка самоуважения, однако это можно поправить при помощи образования, и утверждала, что в конце концов такое образование будет выгодно и мужьям, поскольку они получат более интересных собеседниц в лице жен
[285]. В сходном духе американский священник Джордж Бернап в своих лекциях, изданных в 1848 году, говорил о «красоте упорядоченного рассудка» и привлекательности образованной женщины. Он уверял своих читателей, что «тонкая и умная беседа привлечет внимание образованной особы лучше, чем инкрустированная камнями диадема»
[286].
В XIX веке о ценности образования заговорило все общество. В 1830–1840‐е годы государственные школы со свободным обучением начали появляться на востоке страны, к середине века начали открываться академии и семинарии для женщин, а в годы до и сразу после Гражданской войны в США начали появляться женские колледжи. К 1890 году среднюю школу окончило в два раза больше девочек, чем мальчиков, а к услугам семей, которые могли себе это позволить, было множество как свободных, так и частных школ для девочек
[287].
В женском образовании тем не менее видели главным образом способ выгодно выйти замуж и ценили за то, что благодаря нему получались хорошие жены и матери. Преподобный Бернап с высоты прожитых лет поучал, что мужчина и женщина «должны вращаться в разных мирах ‹…› Женщина должна заботиться о доме, заниматься готовкой, чинить одежду, растить и воспитывать детей»
[288]. Такие авторы, как Кэтрин Бичер в «Трактате о домашнем хозяйстве» (1841) и Сара Джозефа Хэйл, влиятельный редактор «Дамской книги Годи», соглашались, что все прочие формы образования уступают домашнему образованию, поскольку женщина прежде всего – спутница мужчины и должна заботиться о домашнем очаге. Лишь немногие рассматривали образование как способ получить финансовую и социальную независимость. Особенно в южных штатах до Гражданской войны идея о том, что женщина может получить образование, чтобы вырваться из своего «мира», вызывала отторжение. Даже моя альма-матер, колледж Уэллсли в Массачусетсе, основанный в 1870 году, имел в качестве девиза «Non ministrati, sed ministrare» («Не для того, чтобы нам служили, но чтобы служить»), который мы в 1950‐е игриво переиначили в «Быть не священником, а женой священника».
Элизабет Кэди Стэнтон: жена, мать, активистка
Элизабет Кэди Стэнтон известна как одна из основательниц движения за права женщин, но немногие знают, что эта решительная женщина почти полвека провела в браке и имела семерых детей. Как же ей удалось одновременно выполнять свой семейный долг и наравне с холостячкой Сьюзан Би Энтони стать одной из самых главных поборниц женской эмансипации? Как и ее предшественница Марджери Кемп, Элизабет Кэди Стэнтон не позволила заботе о детях отвлекать ее от призвания и, подобно Кемп, в возвышенном духе писала о своей миссии в автобиографии, которую сочинила под конец жизни. Хотя ни Марджери, ни Элизабет не были «обыкновенными» женами, их истории позволяют лучше понять не только сюжет их замужества, но также те конвенции относительно женской доли, которые существовали в обществе того времени и той страны.
Книга «Восемьдесят лет и далее: воспоминания 1815–1897» рассказывает о детстве Стэнтон: она была дочерью известного адвоката из штата Нью-Йорк
[289]. Она вскользь упоминает о матери, что характерно для автобиографий викторианского периода – лишь говорит, что та была «изнурена необходимостью заботиться о большом семействе, в котором было десятеро детей». Из этих десятерых лишь пятеро дожили до взрослого возраста. Элизабет росла вместе с четырьмя сестрами и братом, который был любимчиком, но, к несчастью, умер ребенком. Элизабет чувствовала себя его соперницей, а затем – его заменой.
Она подолгу сидела в кабинете отца, где тот принимал клиентов, беседовал со студентами и обсуждал законы в отношении женщин. Она выросла в сообществе иммигрантов из Шотландии, «многие из которых по-прежнему придерживались старых взглядов и смотрели на женщину как на собственность. Возлежа на смертном одре, отец семейства, как правило, завещал большую часть семейного имущества старшему сыну на том условии, что тот будет давать кров своей матери. Вследствие этого женщины, которые тоже многое привнесли в семью, оказывались в положении приживалок, зависящих от милости невестки и сына-размазни».
«Слезы и жалобы» женщин, которые обращались к отцу за юридической консультацией, тронули сердце Элизабет, она была возмущена «несправедливостью и жестокостью законов», о которых читала в отцовских книгах. Один из студентов-юристов так дразнил ее: «Если ‹…› когда-нибудь ты станешь моей женой, эти украшения [драгоценности, которые она носила] станут моими; я смогу отнять их, чтобы ты надевала их только с моего дозволения. Хуже того, я могу обменять их на ящик сигар, и ты будешь смотреть, как они превращаются в дым».
Отец дал Элизабет более ценный совет: когда вырастет, она должна «поехать в Олбани и поговорить с законодателями, рассказать им обо всех страданиях шотландских женщин, обобранных и оставленных на попечении у бесчестных сыновей, которых видела в этом кабинете. Старые законы потеряют силу, если будут приняты новые». Увы, когда Элизабет была готова осуществить эту идею, отец запротестовал, решив, что это недостойное поведение для замужней женщины.
