В 1885 году Роуз Уильямс с Территории Дакота
[433] писала в Огайо своей подруге Аллиетте Мошер: «Я не знаю, можешь ли ты достать такие у себя. Их называют пессариями или женскими контрацептивами. Они стоят один доллар, сестра достала их еще до того, как мы все перебрались в Дакоту. Она заплатила за них пять долларов. Инструкция к ним прилагается»
[434]. Как свидетельствуют эти два письма, женщины, получившие хоть какое-то образование, делились со своими подругами прогрессивной информацией о том, как избежать беременности. Исследование Мошер показывает, что к концу XIX века большинство супругов, принадлежащих к среднему классу, были знакомы с той или иной формой контрацепции
[435].
Наиболее распространенным аргументом в пользу контроля рождаемости было то, что это идет на пользу и матери, и ребенку. Например, доктор Нэпьюс писал о губительном эффекте «рождения чрезмерного количества детей». С пылом, достойным проповедника, он говорил о «вреде слишком частых беременностей» и о том, что это сказывается на здоровье отпрысков. С ним был согласен доктор У. Р. Д. Блэквуд, который с сочувствием относился к чаяниям женщин: «Разве хорошо, разве человечно и правильно то, что многие замужние женщины не прерываясь беременеют, вынашивают и кормят грудью? ‹…› И думать нечего, это не так! И я с осуждением смотрю на тех негодующих моралистов, которые нетерпимы к любым средствам контрацепции»
[436].
В популярной книге «Что должна знать женщина» (1873) Элиза Даффи критиковала «насильственное деторождение» и отстаивала «ограничение числа отпрысков» в интересах матери. За сто лет до того, как появилось движение за репродуктивный выбор (Pro-choice), она писала: «Конечно, деторождение относится к числу тех вопросов, в которых человек должен иметь право самостоятельно принимать решение. Женщина терпит боль, на ней лежит ответственность за то, что происходит до и после беременности, и она лучше сможет рассудить, есть ли у нее силы и возможности для того, чтобы перенести очередную беременность»
[437].
Аборты
Несмотря на то что Даффи поддерживала право женщин на самостоятельное решение, она безоговорочно осуждала аборты. Подобно многим своим современницам, она ставила под сомнение бытовавшую ранее идею о том, что человеческая жизнь начинается с того момента, как женщина почувствовала первое шевеление плода. На протяжении XVIII и XIX веков такова была официальная медицинская позиция, а также позиция закона; в соответствии с этими представлениями аборт, сделанный до этого срока (то есть примерно в первые четыре месяца беременности), не считался криминальным деянием. Если на этом сроке беременность прерывалась, об этом говорили без особых подробностей: плод просто «выходил»
[438].
Домашние средства для аборта передавались в семье из поколения в поколение, некоторые привозились из Европы, некоторые предлагали повитухи и индейские целители. Чтобы спровоцировать выкидыш, часто использовали настой из корней руты или листьев пижмы и другие слабящие и отравляющие вещества, такие как каломель, алоэ, спорынья, синильная кислота, йод и стрихнин. На Юге женщины, которые желали прервать беременность, пили чай из семян хлопчатника. В семейных медицинских руководствах часто такие сведения проходили под видом советов о том, как восстановить «прекратившуюся менструацию» с помощью кровопускания, ванн и отваров из железа и хинина и прочих слабительных средств
[439]. Врачи часто оказывали женщинам услугу по «возобновлению цикла», а общественное мнение в целом не порицало тех женщин, которые, желая избежать осуждения за рождение незаконного ребенка, делали аборт. По закону наказывались лишь аборты после первых движений плода, и даже такие случаи сложно было точно определить.
Но в 1830–1840‐е годы в некоторых штатах, таких как Нью-Йорк, Коннектикут, Миссури, Иллинойс, ввели ряд более строгих мер насчет аборта и, в частности, начали подвергать сомнению то различие, которое проводилось между жизнью эмбриона до и после первых движений. Считать ли началом жизни момент зачатия или момент первых шевелений? Те, кто придерживался точки зрения о том, что жизнь зарождалась в момент зачатия, считали аборт на любой стадии беременности преступлением. Те же, кто верил, что жизнь начинается с первых движений плода, не считали прерывание беременности до того, как чувствовались движения плода, преступным. В 1888 году бостонский врач заключал, что ясность относительно того, считать ли «уничтожение чада» до срока, когда плод начнет шевелиться, нарушением закона, отсутствует
[440].
В период между 1860 и 1880 годами было издано более сорока указов, направленных против абортов, некоторые из них – в штатах, где раньше не было запрета на аборт. Законодатели ссылались на тех медиков, которые были озабочены ростом числа абортов и деятельностью шарлатанов. Но были также и другие, не менее серьезные поводы для беспокойства. После 1840 года все более очевидным становилось то, что аборты превращаются не просто в крайнюю меру для одиноких матерей. Среди женщин, идущих на аборт, появлялось все больше «замужних, коренных уроженок, протестанток, нередко принадлежащих к среднему или высшему классу»
[441]. Как отмечает историк права Лоуренс М. Фридман, аборт для замужней женщины шел вразрез с представлениями о святости материнства, особенно если эта женщина была белой и принадлежала к среднему классу
[442]. Активисты, выступающие против абортов, называли «противоестественным» стремление некоторых женщин к тому, чтобы избавиться от плода, и винили распространение абортов в падении уровня рождаемости среди белого населения.
