Кевин перемахнул через препятствие с рыком:
— Назад, шелудивые псы!
Добавив несколько цуранских непотребных выражений, он перешел в наступление. Вид его залитого кровью почти обнаженного тела и неистовый рев поверг в смятение первые ряды неприятеля. Когда он приземлился после прыжка, его угораздило насту-ить на стрелу. Острая боль от вонзившихся в пятку четырех лезвий наконечника исторгла у него новый залп ругательств на вабонском наречии, а под конец, опять перейдя на язык цурани, Кевин пожелал:
— Пусть Туракаму сожрет ваши сердца на завтрак!..
Тогда все их мечи обратились против него.
Отразить такое множество ударов он не мог, как не мог и задуматься над тем, не пострадала ли Мара от его бесцеремонного использования носилок.
Он понимал одно: здесь ему уготована смерть, а он не желал с этим смириться.
Меч задел его голень. Он пошатнулся, упал, перекатился вбок — и клинки, просвистевшие в воздухе у него над головой, взрыли землю совсем рядом. Снова перекатившись по земле, Кевин резко поднял щит, когда в пределах досягаемости оказался замешкавшийся воин. Тот скорчился от жестокого удара щита в пах — удара, считавшегося запретным.
Наконец Кевин втиснулся под перевернутые носилки. Он нашарил пальцами упавший щит, извернулся и выставил перед собой это последнее прикрытие. Сверху посыпались удары, и каждый из них обжигал болью руки Кевина, удерживающие щит.
— Боги, когда же этому придет конец?.. — Он снова разразился потоком проклятий, но сейчас его кощунственные возгласы подозрительно напоминали рыдание.
А мечи непрерывно молотили по щиту. Они дробили и слоистую кожу, и деревянную основу; в руках Кевина оставались лишь обломки. Откуда-то издалека, возможно из леса, до него донеслись крики и шум еще одной схватки.
— Проклятие! — прохрипел он, а потом у него вырвался горький смех:
— Мало им того, что мы разбиты… им еще хочется изрубить нас в куски!
* * *
Сверкнул клинок, и слетевшая с плеч черноволосая голова покатилась, подскакивая, среди постельного белья. Еще три меча успели врезаться в обезглавленное тело, прежде чем оно рухнуло на скомканные простыни и задергалось в последних конвульсиях между подушками.
Забрызганный кровью убийцы, вопящий от боли и пережитого ужаса Айяки выполз из-под трупа. Из глубокой раны на шее мальчика текла кровь. Почти ничего не сознавая, он кинулся к стене, словно там мог найти спасение.
— Сходи за Кейоком! — крикнул воин, с меча которого капала кровь, другому, склонившемуся над телом Накойи. — Вдруг убийца был не один?
За перегородкой послышался стук сандалий бегущих людей. Через внутренний сад спешили вооруженные воины. Еще находясь за стенами детской, через раздвинутые перегородки они увидели растекшуюся лужу крови и трупы. Почти сразу прибыл второй сотник, который распорядился обыскать каждый куст усадьбы. Шестерым солдатам, выделенным для охраны наследника Акомы, он приказал замкнуть кольцо вокруг мальчика.
Через минуту появился Джайкен. Вся его выдержка мигом улетучилась при виде последствий разыгравшейся здесь резни. Сунув в руки ошеломленного раба, следовавшего за ним, груз своих табличек, он с несвойственной ему поспешностью пробился через комнату, заполненную вооруженными людьми. По другую сторону груды липких от крови подушек, расшибая кулаки, наследник Акомы исступленно колотил по стене и пронзительно кричал: «Минванаби! Минванаби! Минванаби!»
Собравшиеся вокруг солдаты, казалось, были бы рады ему помочь, но не решались до него дотронуться.
— Айяки, иди сюда. Все уже кончилось, — решительно сказал Джайкен.
Мальчик, скорее всего, не слышал обращенных к нему слов. И хотя сейчас, по-видимому, любое прикосновение пугало его и причиняло боль, управляющий не стал колебаться. Он оттащил раненого ребенка подальше от места трагедии и, схватив его в охапку, прижал к своим одеждам, которые пахли мелом, а не кровью.
Без промедления Джайкен начал распоряжаться.
— Его надо забрать отсюда, — сказал он ближайшему солдату. — Приведи лекаря. Мальчик ранен. — Взглянув на неподвижные тела Накойи, двух слуг и няньки, он добавил:
— И пусть кто-нибудь выяснит, осталась ли у него в живых хоть одна нянька.
* * *
Удары по щиту опять усилились. Кевин отдернул одну руку от края щита — и весьма своевременно. Промедли он хоть одно мгновение — как лишился бы пальца. Он смутно ощутил некое шевеление в груде тел сбоку от него: один из смертельно раненных воинов, вплотную прижатый к нему, сунул рукоять кинжала в ладонь варвара.
— Защищай госпожу, — прохрипел умирающий. — Она жива.
Кевин отбросил губительную мысль, что в таком положении она недолго сможет оставаться живой. Обнаженный и истекающий кровью, почти обезумевший в пылу битвы, он принял кинжал, выставил его за край щита и всадил в ногу ближайшего врага. Нож сразу же был потерян, так как незадачливый противник подпрыгнул с яростным воплем.
— Танцуй веселей, — пожелал ему варвар, одурманенный потерей крови и упоением битвы. В какой-то момент он заметил, что удары по щиту прекратились.
Чуть позже чьи-то руки в зеленых латных рукавицах приподняли край щита и решительно откинули в сторону его расщепленный остов. Кевин посмотрел вверх, щурясь от солнца. Голова кружилась; перед глазами все плыло и раскачивалось; он с трудом разглядел офицерский плюмаж и лицо военачальника Акомы.
На этот раз их встреча обошлась без обычных шуточек.
— Благодарение богам за то, что ты здесь, — произнес Кевин. — Мы порядком влипли.
Люджан пристально разглядывал окровавленные руки Кевина и глубокую рану на его предплечье.
— А при чем тут веселые танцы? — озадаченно повторил он последний боевой возглас Кевина.
— Потом, — пробормотал Кевин. — Потом все объясню.
Кевин неловко повернулся и выругался на двух языках от боли в боку. Его тошнило, и солнце казалось слишком ярким.
— Где госпожа? — требовательно спросил Люджан, начальственной строгостью маскируя собственную тревогу.
Кевин ошеломленно моргнул, уставившись на перевернутые носилки. Мертвые солдаты Акомы лежали сплошной кучей, словно раздавленные жуки.
— Боги всемогущие! Неужели она внизу?
Люджан отдал новый приказ, который прозвучал в ушах Кевина бессмысленным гулом. Но сразу же вслед за этим к нему протянулось множество рук, которые извлекли его избитое тело из-под обломков.
— Нет, — слабо возражал Кевин. — Я хочу знать, что с Марой… — Каждое слово требовало усилий, от каждого вздоха грудь, казалось, наполнялась огнем.
Невзирая на протесты, его вытащили и уложили на землю. Он впал в беспамятство незадолго до того, как послышались удивленные возгласы воинов, которые поднимали носилки. Разбирая сплетенные тела мертвых и раненых, они обнаружили съежившуюся, перепачканную кровью Мару. Она была без сознания, но не ранена, если не считать багрового кровоподтека на голове.
